Зимний дождь

— Глупый, какой же ты все-таки глупый, — говорила наутро Камышинка, поправляя под моей головой подушку. — Видишь, у тебя опять начался жар. — Она положила ладонь на мой лоб. — Ну, конечно, температура… И чего вздумал? — во взгляде ее были встревоженность и недоумение. — Зачем ты бегал раздетым?

— Так. Гулял просто, — ответил я спокойно.

— Вот и погулял, — осудила Надежда и, встав со стула, подошла к окну.

Она увидела чахлую сосну напротив, стежку к воротам, все поняла и сразу смолкла. Надежда долго не оборачивалась, и мне показалось, что плечи ее мелко вздрагивали.

— Надь, — позвал я ее, — иди к себе, Генка один, ждет…

— С ним там няня, — успокоила она. — И потом, ему уже совсем хорошо.

Вошла дежурная сестра, с любопытством оглядела мою гостью, напомнила ей:

— Извините, но больному нужно отдыхать.

Надежда торопливо коснулась моей руки и вышла из палаты.

II

Зима выпала строгая. С первых дней нового года придавили морозы, по утрам над печными трубами столбился дым, ночами в небе светила ясная круторогая луна — признаки того, что погода установилась надолго. Мне нравилась такая погода, она бодрила, прибавляла сил.

Особенно хороши были вечера, когда переставала курить поземка, и я выходил на прогулки. Почти всегда в это же время на больничном дворе оказывалась Надежда; она бродила по узким стежкам меж высоко наметанных сугробов или сидела на скамейке под заснеженным старым вязом.

Мы мало говорили с ней. Чаще молча шли рядом и глядели на ягодно-густые россыпи звезд, на тихие деревья, притаившиеся до весны, думали каждый о своем и о нашем общем. В один такой вечер тропка вывела нас со двора и запетляла меж черных стволов ольховой рощи. Задумавшись, Надежда шагала впереди, за ней следом шел я и видел, что мы уже слишком далеко, но напомнить ей об этом, даже просто окликнуть ее не мог. Учащенно застучало сердце, забылось обо всем, и, нагнав, я хотел обнять Надьку. Она мягко отстранилась и спросила:

— Хочешь, я расскажу тебе сказку? Слушай.

Она задумалась, как бы припоминая, и начала: «Высоко-высоко, за синими облаками летели два белых лебедя. Они всегда летали только парой и больше всего боялись потерять друг друга».

Надька повернула в обратную сторону и продолжала рассказывать тихим, чуть приглушенным голосом: «Куда лебедь — туда и лебедушка, куда лебедушка — туда и лебедь. Однажды собрались они взлететь в самую высь, туда, где не свистели еще ничьи крылья. Но перед тем, как отправиться в путь, решили сил набраться, еще раз вблизи на землю взглянуть. Покружили над лугом и с разлета упали в густую траву. Лебедь тут же взлетел, а лебедушка забилась, замахала крыльями, но напрасно — в траве был поставлен силок. Закричала она гортанно, забилась, лебедь звал ее, приглашал в небо, а она металась, рвала нежданную неволю. И все-таки вырвалась, но подняться уже не смогла, обломала себе крылья в сетях.

А лебеди — птицы верные, где один, там и другой. Осталась на тихом затоне лебедушка, и лебедь рядом с нею. По-прежнему дружно жили они, только в небо не поднимались. Долго их еще мучила высота: как услышат свист крыльев над собою, заметаются, застонут, лебедь даже взмоет вверх, но тут же и упадет камнем. От жизни внизу потеряли лебеди свою красоту, отяжелели, стали совсем как домашние гусаки…» Грустная сказка, — сказала Надежда, на минуту остановясь.

— К чему ты ее рассказала?

— Так просто. Может, и ни к чему, — вздохнула она. — Вспомнилось. От девчонки одной давно еще слышала…

Шло время, долгое, монотонное, Надька по-прежнему заходила ко мне в палату, справлялась о здоровье, но теперь уже не засиживалась. Несколько дней она совсем не появлялась ни во дворе, ни в нашем корпусе. Я забеспокоился, может, парнишке стало хуже, пошел к своей старой знакомой, дежурной сестре, попросил пригласить Надежду.

Надя вышла одетая, держа за руку сына, объявила:

— А мы к тебе собирались, прощаться. Выписали нас. Теперь мы во какие здоровые! — она счастливо засмеялась и легонько потрясла неповоротливую фигурку Генки. — Сейчас машина должна прийти, — сказала она, но спохватилась и перевела разговор: — Ничего, скоро и тебя отпустят.

— Да, дней через десять, — согласился я.

Сестра искоса поглядывала на нас, и Надежда, почувствовав неловкость, предложила:

— Пойдем, проводим тебя до корпуса.

На крыльце она взяла Генку на руки. Я потянулся, хотел было сам понести мальчишку, но Надежда не позволила:

— Нет, он не тяжелый. Да и разревется еще… Вот и едем, — повторила она, не находя других слов… — Да, больница — место невеселое. Когда я лежала с руками…

Надежда была без варежек, и от холода багровые пятна на ее пальцах обозначились еще заметнее.

— Где это ты так? — я дотронулся до ее руки.

— Варила сахар и опрокинула кастрюлю. Больше месяца ложку ко рту не могла поднести…