Зимний сад

Саша расстегивает истрепанное пальто. За пазухой спрятаны кусок ветчины, шесть сосисок и баночка меда.

Увидев мясо, Вера чуть не падает в обморок. Она уже не помнит, когда в последний раз его ела.

Он кладет продукты на стол. Затем берет Веру за руку и ведет к кровати, стараясь не наступать на обломки мебели. Смотрит на спящих детей.

Вера видит, как к его глазам подступают слезы, и понимает почему: дочь и сын теперь совсем не похожи на тех малышей, с которыми он расстался. Они похожи на детей, умирающих с голода.

Аня поворачивается на бок, увлекая за собой брата. Она причмокивает во сне и медленно открывает глаза.

– Папа?

Она напоминает маленькую лисичку: острый нос, точеный подбородок, впалые щеки.

– Папа? – повторяет она, толкая брата локтем.

Лева тоже открывает глаза. Он не понимает, что происходит, а может, не узнает Сашу.

– Хватит толкаться, – бурчит он.

– Здравствуйте, мои ягодки, – говорит Саша.

Лева приподнимается на кровати:

– Папа?

Саша наклоняется и легким движением поднимает обоих на руки, будто они не тяжелее пушинок. Квартира впервые за много месяцев оглашается детским смехом. Дети, как щенята, вертятся у Саши на руках и борются за его внимание. Он переносит их поближе к печке, и Вера вслушивается в их лихорадочные голоса.

– Папочка, я научился разжигать печку…

– А я умею рубить дрова…

– Ветчина! Ты принес ветчину!

Вера опускается на кровать возле матери; та с трудом улыбается.

– Он вернулся, – шепчет мать.

– И принес нам еды.

Мать безуспешно пытается сесть. Вера помогает ей, поправляет подушки, наклонившись, она чувствует зловоние, которым отдает дыхание матери.

– Побудь сегодня с семьей, Вера. Без очередей, без походов к Неве за водой. Без войны. Отдохни. – Мама откашливается в серый носовой платок. Обе притворяются, что не видят крови.

Вера гладит ее по лицу:

– Я заварю тебе сладкий чай. Попьешь с ветчиной.

Мама кивает и снова закрывает глаза.

Вера еще немного сидит рядом с ней, вслушиваясь в какофонию из тяжелого дыхания матери, смеха детей и голоса мужа. Почему-то она чувствует себя лишней. Она укрывает мамино обессиленное тело и встает.

– Он так гордится тобой, – сипло говорит мать.

– Саша?

– Твой папа.

У Веры стискивает горло. Она молча отходит от кровати, и Левин смех согревает ее больше, чем десяток стульев, пущенных на дрова. Она достает чугунную сковородку и поджаривает на капельке масла пару ломтиков ветчины, тонко режет лук и ссыпает его в сковороду.

Настоящий пир.