Глядя в пустоту и чувствуя, как бешено колотится сердце, она встала у раковины. За все годы замужества ей ни разу не приходило в голову, что Джефф когда-нибудь может уйти. Даже вчера, когда он остался спать на диване. Она видела, что он несчастен, – да и сама, в общем-то, не была счастлива, – но не связывала одно с другим, считая, что это обычная черная полоса.
Но теперь…
Джефф подошел к ней со спины.
– Ты еще любишь меня, Мер? – тихо спросил он и развернул ее за плечи лицом к себе.
Еще час назад, или вчера, или на прошлой неделе она была бы готова к такому вопросу – но не сейчас, когда почва уходила у нее из-под ног. Его любовь всегда казалась непотопляемой дамбой, способной выстоять в любой шторм, но оказалось, что даже она, как и все в ее жизни, зависит от обстоятельств. Мередит снова чувствовала себя десятилетней девочкой, которую утащили из зимнего сада, не объяснив, в чем она провинилась.
Он отпустил ее и направился к выходу.
Мередит собиралась было окликнуть его, сказать:
В последний момент он обернулся и сказал:
– Знаешь, ты точь-в-точь как она.
– Не говори так.
Он задержал на ней взгляд. Она поняла, что он в последний раз дает ей возможность что-нибудь сделать, но использовать шанс не смогла – не сумела ни шевельнуться, ни броситься к нему, ни даже заплакать.
– Прощай, Мер, – наконец произнес он.
Он уехал, а она еще долго стояла у раковины, глядя на темный и пустой двор.
Эти слова ранили ее в самое сердце, чего он, должно быть, и добивался.
Нужно только придумать, как все исправить, что предпринять. Мередит вынесла из кладовки пылесос, втащила его в гостиную и включила. Шум заглушил и голос в ее голове, и сбивчивый ритм ее сердца.
Глава 10
Приняв душ и разобрав вещи, Нина спустилась на кухню. Мать сидела за столом, перед ней стоял хрустальный графин.
– Предлагаю нам выпить водки, – сказала она.
Нина посмотрела на нее так, будто увидела привидение. За все тридцать семь лет ее жизни мать ни разу не предлагала ей выпить. Нина колебалась.
– Если ты против…
– Нет. То есть я за, – сказала Нина, наблюдая, как мать наливает водку в две рюмки.
Она попыталась прочитать на ее красивом лице хоть какое-нибудь выражение – улыбку, неодобрение, что угодно. Но голубые глаза матери не выдали ничего.
– Тут пахнет гарью, – сказала мать.
– Сожгла первый ужин. Жаль, ты не научила меня готовить, – ответила Нина.
– Это называется не готовить, а разогреть.
– А твоя мама учила тебя готовить?
– Вода закипела. Закидывай лапшу.
Нина подошла к плите и бросила в кастрюлю немного маминой домашней лапши. Рядом в сотейнике пузырился бефстроганов.
– Надо же, я готовлю еду, – сказала она, потянувшись за деревянной ложкой. – Дэнни умер бы со смеху. Сказал бы:
Нина опустилась на стул напротив матери и со словами «Твое здоровье» подняла рюмку.
Мать тоже подняла маленькую, до краев наполненную рюмку, чокнулась с Ниной и залпом проглотила водку.
Нина последовала ее примеру… С минуту они молчали.
– Чем теперь займемся?
– Лапшой, – ответила мать.
Нина бросилась к плите.
– Плавает на поверхности, – сообщила она.
– Значит, готово.
– Еще один кулинарный урок. Обалдеть.
Нина слила воду через дуршлаг, поставила на стол две тарелки с лапшой, принесла кастрюльку с бефстрогановом и бутылку вина и села.
– Спасибо, – сказала мать. Она на секунду закрыла глаза в молитве и потянулась за вилкой.
– Разве ты раньше так делала? – спросила Нина. – Молилась перед едой?
– Прекрати изучать меня, Нина.
– Такие привычки обычно передаются от родителей к детям. Я не припомню, чтобы мы молились перед ужином, разве что по праздникам.
Мать приступила к еде.
Нина хотела бы продолжить расспросы, но бефстроганов – сочные кусочки говядины, томленные в соусе из хереса, свежего чабреца, жирных сливок и грибов, – источал такой аппетитный запах, что ее желудок в нетерпении заурчал. Это блюдо словно явилось из детства, и она с аппетитом набросилась на еду.
– Слава богу, что запасов у тебя в морозильнике хватит на целую голодающую страну, – сказала Нина, наливая им обеим немного вина. Не дождавшись ответа, она иронично добавила: – Нина, спасибо на добром слове.
Она попыталась сосредоточиться на еде, но тишина выводила ее из себя. Нина никогда не отличалась терпением. Даже странно: она могла часами сохранять неподвижность в ожидании идеального кадра, но если камеры в руках не было, ей никогда не сиделось спокойно. Наконец Нина не выдержала.
– Хватит, – резко сказала она, и мать подняла на нее взгляд. – Я не Мередит.
– Я знаю.