Зимопись. Книга первая. Как я был девочкой

– Алле хвала! – взорвались криками воспитанницы, не столько от радости, сколько из любопытства: им повезло, прежним потокам такого счастья не приваливало – лицезреть живых ангелов. Интересно, поток – это год или полный курс обучения? Надо будет спросить.

– Тома… это Тамара? – засомневалась царисса Дарья.

– Да, – кивнула Тома. – Но лучше просто Тома.

– Ангелы Тамара и… – царисса вновь остановилась в нерешительности. – Чапа – разве имя?

Я признал:

– Прозвище.

– А имя?

– Вася.

Дарья принялась излагать дальше:

– Ангелы Тамара и Василиса до нового распоряжения становятся воспитанницами школы. Прошу приветствовать новых воспитанниц, единственных в своем роде!

Из-за шума ободряющих выкриков никто не услышал моего возмущения. Какая, к черту, воспитанница Василиса?!..

От жуткого толчка локтя в ребро язык у меня едва не превратился в отдельный орган. Взвыв, я накинулся на Тому:

– Ты чего?!

– Не рыпайся. Еще не понял? – злой змеей прошипела Тома. – Ангелы – не дети, как мы думали. Ангелы – женщины.

Глава 8

Совсем в другом свете пролетело одно за другим недавнее, и пазлы сложились в картинку.

Гордею наша четверка представилась как «два и два». Не мы, он сам настоял на формулировке – два парня и две девочки, так ему увиделось со стороны. Действительно, на первый взгляд можно не отличить: волосы у меня длинные, лицо чистое – усы с бородой проклюнутся нескоро. Сложение тщедушное, нескладное, у худеньких девочек моего возраста такое часто бывает. Голос все еще высокий, кадык, что вырастает со сломом голоса, ждет своего часа. Даже представляя себя как «он», для других я был ангелом, что тоже мужского рода. Мы же говорим: диктор Екатерина. К тому же, в прошедшем времени, насколько помню, я о себе не рассказывал, все мои фразы имели настоящее время, пол говорившего оно не передает.

– Все свободны. – Царисса Дарья начала разворачиваться, чтобы уйти, но… – Тома и Чапа, а вас я попрошу…

…остаться, – голосом артиста Броневого вспыхнуло в голове навеянное киноклассикой.

– …зайти через минуту, – закончила царисса, чуть помедлив.

Несколько шагов – и она скрылась в примыкавшей к забору анфиладе, где в противоположной от ученических комнат стороне располагались ее гостевые покои.

Убедившись в уходе смотрительницы, дядя Люсик выпрямился до стойки караульного у Кремлевской стены, сделал морду кирпичом и… щелкнул вслед цариссе воображаемыми каблуками на своем сыромятном подобии сапог. Глаза его смеялись.

Ничего не понимаю. Словно происходящее напомнило ему тот же фильм, и распорядитель спародировал часового у дверей рейхсканцелярии. Если так, то… совсем ничего не понимаю.

Но как-нибудь докопаюсь. Когда разберусь, чем грозит подобное любопытство. Пока же не оставляло ощущение, что вот-вот из дверей выскочат друзья, родители и члены съемочной группы, и прозвучит столь желанное:

– Розыгрыш!

Увы, не прозвучит. Машинально держась рядом друг с другом, отчего локти периодически соприкасались, мы с Томой отправились вслед за цариссой. Тома шептала:

– Утром я спросила Карину, почему в школе сейчас только девочки, где же мальчики. Она меня чуть не побила. Образование для мальчиков – грех, им запрещен вход на территорию школы, нарушителю – смерть.

На душе словно разбилось что-то липкое и противное. Даже сглатывание далось с трудом.

Мы вошли к Дарье. Царисса восседала на резном высоком стуле, который я для себя обозвал троном: до сих пор мы видели здесь только лавки да табуреты. Мужья, как всегда, без дела болтались позади, создавая антураж. Больше никого.

– Садитесь. – Широкий приглашающий жест указал на две скамьи по разные стороны от входной двери.

Не сговариваясь, мы присели рядышком на одну. Обстановка роскошью не блистала – все старенькое, деревянное. Вбок чуточку приоткрыта еще одна дверь, внутренняя, в другую комнату, там виднелся край немудреной кровати, выделявшейся лишь размерами. Даже для походного домика скромновато. Наверное, ярко выраженный аскетизм должен говорить в пользу цариссы. Бережет копейку, все для народа, экономика должна быть экономной. Что я забыл? Ах да, власть – слуга народа. Полный комплект.

– Почему в крепость вас везла Варфоломея?

Мы переглянулись. Ответил я:

– Не Варфоломея, а царевна Милослава.

– Какая разница, – равнодушно бросила царисса. – Так почему же?

– Гордей пощадил нашего спутника…

– Чёрта, – поправила царисса. – По закону царевич заслужил смерть.

Хорошо, что Тома смотрела в пол: ее глаза не выдали удивления, когда я упомянул только про одного спутника.

– Именно так и случилось. – Весь мой облик свидетельствовал, что я готов поклясться чем угодно: говорю правду, только правду и ничего кроме правды.

Пусть не всю правду, но об этом в указанной формулировке ничего не сказано.

– Где черт сейчас?

– Сбежал.

– Где и когда?

– Рядом с причалом. Сразу же.

– При этом побил трех бойников, – горделиво прибавила Тома.

– Ясно, – произнесла царисса. – Какие-нибудь просьбы будут?

Сразу подумалось про единственный общий туалет. Очень злободневно. Рот уже открывался, когда вспомнилось, что теперь я девочка. Челюсть со стуком вернулась на место.