Зинаида Гиппиус. Муза Д. С. Мережковского

«Здесь же Мережковский в беседе с Половцевым сразу меня пленил всем своим энтузиазмом и своими многообразными знаниями, выливавшимися в пламенной и ярко красочной речи. Ничего подобного я до того не слышал. Беседа вертелась именно вокруг Юлиана, и потоком лившиеся слова Мережковского вызывали картины упадочной Греции, борьбы христианства с язычеством.

Меня поразил при этом какой-то оттенок прозелитизма, который звучал в его словах. Он чему-то как будто учил, к чему-то взывал, что-то тоном негодующего пророка громил! Слышать в кабинете чиновника министерства двора (от Половцева я узнал впоследствии, что Мережковский ожидал чего-то похожего на то, что и я от него ожидал) столь будоражившие речи было очень и очень странно. Половцев хоть и вторил им, хоть и пробовал отвечать в таком же тоне, однако, видимо, был несколько смущен и временами, при всей своей прециозности, чуточку шокирован, особенно когда Мережковский касался религиозных вопросов, о самом Христе отзываясь с совершенной свободой».

А. Бенуа. Мои воспоминания

Кстати говоря, все сказанное выше не помешало Бенуа установить «самые дружественные отношения» с Мережковскими.

Разумеется, не только ради Зинаиды Николаевны шли гости в дом Мурузи. Все отдавали должное глубоким знаниям Дмитрия Сергеевича. Разговор с ним всегда был интересен. В то же время многих смущало то, что Дмитрий Сергеевич мнил себя не просто литератором, но пророком, провозвестником какой-то новой веры…

Религиозность была чертой, присущей Мережковскому с детства. Но он никогда не мог удовлетвориться тем, что предлагала церковь, – искал какого-то иного взгляда на христианство, стремясь каким-то образом объединить его с язычеством. И Зинаида Николаевна, впитавшая от бабушки традиционную православную веру, отнеслась к его исканиям с пониманием и жгучим интересом.

И все же она, прежде всего, была молодой и красивой взбалмошной женщиной. И уже через несколько лет после свадьбы в ее жизни возникают новые увлечения, которые ее серьезный супруг замечает далеко не сразу. Но и заметив, он всегда прощает Зинаиду Николаевну. Что бы она ни делала, супруги остаются единомышленниками. Возможно, обоих вполне устраивает свобода, которую они предоставляют друг другу.

Говорили, что она не гнушалась романов с женатыми мужчинами, от которых требовала весьма серьезной жертвы – отдать ей обручальное кольцо. И через некоторое время она могла составить из таких колец уже целое ожерелье.

«Было ли в самом деле что-нибудь предосудительное, я не знаю, но Зиночка тогда позировала на женщину роковую и на какое-то „воплощение греха“ и была не прочь, чтоб ореол сугубой греховности горел вокруг ее чела. Да и Дмитрий Сергеевич не только терпел то, что в другом супружестве могло создать весьма натянутые отношения, но точно поощрял в жене те ее странности, которые могли оправдать прозвище „белой дьяволицы“, данное ей чуть ли не им же самим. Ходил даже анекдот, будто, войдя как-то без предупреждения в комнату жены и застав ее в особо оживленной беседе с Волынским, он отпрянул и воскликнул: „Зина! Хоть бы ты закрывала дверь!“»

А. Бенуа.

Мои воспоминания

В своих дневниках Гиппиус беспощадно-сурово судила себя и свои влюбленности. Но каковы на самом деле были отношения между нею и ее многочисленными поклонниками, сказать трудно.