Зинаида Гиппиус. Муза Д. С. Мережковского

«Это были глухие годы. Перелом назревал, но переломы внутренние не совершаются по часам, происходят „неприметно“», – писала Зинаида Николаевна о рубеже XIX – ХХ веков. Даже в среде духовенства, не говоря о светских интеллектуальных кругах, в эту эпоху брожения назревали стремления к каким-то духовным переменам. По словам Бенуа, многим хотелось освобождения православия «от гнетущего верноподданичества и от притупляющей формалистики». Так начались Религиозно-философские собрания, душой которых были конечно же Мережковские. Как это началось, Зинаида Николаевна поведала с присущей ей обстоятельностью:

«В октябре тысяча восемьсот девяносто девятого года, в селе Орлине, когда я была занята писанием разговора о Евангелии, а именно о плоти и крови в этой книге, ко мне пришел неожиданно Дмитрий Сергеевич Мережковский и сказал: „Нет, нужна новая Церковь“.

Мы после того долго об этом говорили, и выяснилось для нас следующее: Церковь нужна, как лик религии евангельской, христианской, религии Плоти и Крови.

Существующая Церковь не может от строения своего удовлетворить ни нас, ни людей, нам близких по времени.

После того мы поехали в Петербург. Но медлили говорить с другими».

Д.С. Мережковский. 1900-е гг.

Смелость замысла восхищала и пугала. Нужно было начинать общественную дискуссию о церкви и религии – о необходимости произвести изменения в них. Но для этого необходимо было привлечь к дискуссии духовенство. Союз интеллигенции с церковью, прошедшей путь перерождения, – в этом Мережковскому виделось духовное спасение России. Мережковский, Философов, Розанов отправились к самому всесильному обер-прокурору Святейшего синода Константину Петровичу Победоносцеву. И – о чудо! – было дано разрешение проводить собрания и дискуссии в зале Географического общества.

В углу этой залы, по иронии судьбы, стояла огромная статуя Будды. Как с иронией вспоминала Гиппиус, ее во время собраний чем-то закутывали, чтобы не смущать пришедших.

Бенуа, присутствовавший на заседаниях, правда, запомнил не Будду. Он заметил, что из-за классной доски в углу залы торчит что-то, напоминающее рога. Заглянув за доску, он испугался: там было настоящее чудовище с клыками. Разумеется, это был языческий идол, привезенный одной из экспедиций Географического общества. Но чуткий Бенуа сразу почувствовал присутствие «силы мрака».

Собрания сразу же вызвали необычайный интерес. Помещение с трудом вмещало всех участников. Здесь были и архиереи, и студенты, и художники, и дамы.

Годы спустя Андрей Белый вспоминал о революционных намерениях Дмитрия Сергеевича с иронией.

«– Иль – мы, иль – никто!» – восклицал Мережковский, грозяся пожаром вселенной; ходил по Литейному, будто в кармане он держит флакон с эликсиром; глотни – и заплавятся души, тела. Мережковский тогда был в зените: для некоторых он предстал русским Лютером».

А. Белый.

Начало века

Несмотря на желание «изменить» церковь, интеллигенция не видела в ней врага, противника. Мережковские и Розанов в это время стали частыми гостями в Александро-Невской лавре. И среди высшей церковной иерархии Религиозно-философские собрания поначалу вызвали огромный интерес. Поднялся, по выражению Гиппиус, «железный занавес», разделявший духовенство и интеллигенцию.

Религиозно-философские собрания продолжались два года, с 1901-го по 1903-й. В них принимали участие выдающиеся философы и богословы этой богатой на умы и таланты эпохи. Среди них были Н. А. Бердяев, Б. П. Струве, В. В. Розанов, С. Л. Франк. От имени церкви выступал ректор Духовной академии Сергий Старгородский, на первом собрании присутствовал и митрополит Антоний (Вадковский).

На собраниях со стороны интеллигенции звучала критика в адрес не только церкви, но и исторически сложившегося представления о христианстве как о религии, игнорирующей и даже отвергающей жизнь плоти. Таким образом, интерпретированное христианство представлялось «религией смерти». Довольно быстро стало понятно, что интеллигенция и духовенство в этих вопросах найти общий язык не смогут.