Зинаида Гиппиус. Муза Д. С. Мережковского

Между нею и желанным замужеством стоит убогая, слабоумная сестра Лиза. Отец не дает дочери благословения на брак – хочет, чтобы она ухаживала за сестрой. Дать ей немножко больше сонных капелек – и можно выйти замуж за любимого человека. Но в час испытания героиня Серафима – имя-то говорящее – сумела опомниться. Плача, она обнимает свою бедную сестру, и в душе у нее воцаряется мир и счастье.

«В травинке, вон, нет души, а разве она плоть поганая? В ней моя радость. И в Лизе – радость. Это я мою радость убить хотела, чтоб замуж пойти».

Душа, получается, есть во всем, и всякая плоть – святая. Но все-таки главное в рассказе не эта идея «святости плоти», а христианское, смиренное приятие своей участи и тихая весенняя радость.

«А земля и небо вокруг них были чистые-чистые, и казалось, что ничего другого и нет на свете, кроме чистоты, тишины и счастья».

Самой же писательнице воспетое ею смирение не было присуще никогда.

Антон Крайний

В 1902 году родился критик Антон Крайний. Именно так подписывала Зинаида Николаевна свои публицистические работы. Вообще говоря, псевдонимов у нее было множество, и все мужские. Но Антон Крайний стал из них самым любимым и более всех запомнился литературному Петербургу. Как можно догадаться по самому звучанию имени, статьи он писал всегда в беспощадно резком тоне.

Доставалось от него и писателям, и театру. Очень часто не находилось у него добрых слов для современного литературного процесса.

Читал-читал целый месяц и журналы, и газеты – нечего даже на полях отметить. Газеты – серые, извне и изнутри. Новая газета «Заря» особенно сера.

Экзальтация и пафос, царящие на сценах императорских театров, вызывают насмешки Антона Крайнего:

Но вот вышел г. Юрьев – Ипполит, с красными руками и белыми ногами и таким истошным голосом завопил, дублируя согласные и шипя на «эсах»: «Раббы ко ммне притронутьсся не ссмеют!», что я тотчас же встал и пошел вон. Я понял, что при г. Юрьеве меня не спасут даже прекрасные и вечные слова Эврипида. Уходя, я еще видел мельком накладную, трясущуюся бороду Тезея и слышал плаксивый голос: «Гол-лубка моя!» На последующих представлениях, говорят, г. Юрьев употреблял еще большее число согласных и для усиления сценичности завивался чуть не вихрем, а Тезей окончательно надорвал себя, плача над телом Федры. Но, несмотря на это, пьеса в публике успеха не имела.

Можно предположить, что хотя бы Художественный театр, в котором тогда работали Станиславский и Немирович-Данченко, удостоится снисходительной похвалы Антона Крайнего. Ан нет.

Принцип Художественного театра – сделать искусство тождественным с жизнью, вбить его в жизнь, сравнять, сгладить с жизнью, даже с одним настоящим моментом жизни, так чтобы и знака на том месте не осталось. Художественному театру и удаются лишь пьесы, отвечающие этому принципу, преимущественно пьесы Чехова (последнее время Горького), и во время таких представлений бывают минуты полной гармонии – автора, актеров и толпы. Все слились в одном достигнутом желании – желании неподвижности, отупения, смерти.

Общественная жизнь также волновала Антона Крайнего. Он придерживался демократических взглядов, и Александр Герцен был для него идеалом.

Герцен видел черный темный коридор. Мы, в глубине его, видим белую точку. Что это такое? Выход? Как он далек! Не все ли равно? Лишь бы знать, что он есть. Не мы – выйдут другие.