И ничего в этом постыдного я не увидел. Они – люди, обычные люди. С мирными профессиями, с поллитровкой по пятницам после работы, со своими слабостями и болячками, а не профессиональные «псы войны». К тому же за спиной у них – семьи. А это самый страшный поводок – и не бросишь, и не убежишь, и страшно за них больше чем за себя. Понимаю...
Первый ЗИЛок, пока мы все соображали, что к чему, успел закончить свой путь, остановившись на довольно значительном расстоянии от фортика. Из него тоже посыпались люди, копируя предшественников в своих действиях.
Я его почти не видел, ориентируясь лишь по выкрикам наблюдателя.
– Стали... Рассыпались... И у них тоже миномёт!
Мозг лихорадочно заработал, переваривая увиденное. Если от посёлка провести воображаемые прямые к машинам, то получится угол в девяносто градусов (погрешность небольшая). Значит, мёртвая зона, учитывая некоторую округлость формы частокола, может быть только сзади, градусов на сорок левее оси. На машине не прорвёшься – сразу увидят, а одиночка попробовать может, на собственный страх и риск. Там как раз неподалёку сад начинается... туда и убегу. Стрелки далеко, не достанут... Только момент улучшу, махну через заграждение и... идите вы все по известному адресу!
А потом к Зюзе.
От мыслей про непоседливую, ушастую даму на душе потеплело. Захотелось её обнять, потрепать по гладкой, чёрной холке, ощутить прикосновение холодного, влажного носа к своей щеке. Так и будет, но потом. «Потерпи, моя хорошая, – словно она могла меня услышать, про себя обратился я к разумной. – Я скоро».
Вспомнилась и Рося, следом независимая, себе на уме, Мурка, а потом, сам собой, напомнил о себе мудрый Бублик.
В спину толкнуло, в ухе раздалось:
– Только дёрнись – прибью.
Медленно, стараясь не делать резких движений, обернулся. Охранник. Тот самый, ретивый... Стоял почти вплотную и глаза у него... нехорошие такие, многообещающие... Чего ты ко мне привязался? Что я тебе сделал? Вас сейчас минами утюжить, похоже, начнут вдоль и поперёк, а ты перед боссом красуешься, кретин.
Перевёл взгляд на Петровича – не человек, комок оголённых нервов. Замер, смотрит, не отворачиваясь, почти не моргая. Лицо неподвижно, лишь желваки поигрывают. Руки, тело – застыли, будто неживые. Боится старый хрыч, боится. Только не за себя, за людей. Не может быть в перепуганном за свою жизнь человеке столько воли, злости, внутренней силы. Вот интересно, как в одном теле уживаются две противоположности: мразь, каких поискать и откровенный лидер, способный вести народ за собой? Не знаю. Наверное, никогда этого не пойму.
Стоящий за спиной снова напомнил о себе, дыша чем-то кислым, едким.
– Ты понял?!
– Понял...
Перевёл взгляд на других защитников фортика. Мужики стояли ровно, угрюмо, зажав в натруженных руках оружие и изредка, мельком, точно стесняясь, посматривали на своего предводителя. Им тоже страшно, но держатся.
И в этот момент я их зауважал. Не до преклонения – с этим бы вышел откровенный перебор. Просто, по мужски. Все всё понимают, готовятся внутри себя к неизбежному, втайне веря в чудо.
Словно гром среди ясного неба заскрипели ступени лестницы, заставив вздрогнуть. Обернулись как по команде. На помост сторожко, точно боясь поломать прочное дерево, поднимался здоровенный парень лет двадцати семи с ручным пулемётом на плече. Ощутив на себе тревожные взгляды товарищей, он смутился и густым, великаньим басом прогудел, обращаясь к Фоменко:
– Петрович! Я это... припоздал чутка. Куда становиться?
Старик, чуть улыбнувшись, ласково кивнул здоровиле, указав рукой подле себя.
– Пока тут стой, Тёмочка. После посмотрим.
Охранник подвинулся, потянув за собой и меня. Пулемётчик, по медвежьи ворочаясь, занял указанное место и, с интересом глянув вдаль, уточнил:
– Все или ещё будут?
Ответил второй, не занятый моей особой, охранник.
– Тут бы с этими разобраться...
– Ну, пусть так, – ставя вверенное оружие прикладом на доски, скучно, в нос, пробубнил новый защитник и умолк.
– Идёт! – подал голос вперёдсмотрящий.
Люди приникли к брёвнам, вглядываясь в утреннее поле. От стоящего напротив грузовика действительно шёл человек с зажатой в левой руке белой тряпкой на палке. В другой руке, чуть перекашивая своим весом фигуру вправо, виднелась непонятная коробка казённо-зелёного цвета. Оружия у парламентёра не было.
Не доходя до поселения метров ста, визитёр, остановившись и неуютно поведя плечами, громко, внятно проорал:
– Не стреляйте! Сергей Юрьевич вам велел передать! Поговорить хочет!
В доказательство мужчина, приподняв, продемонстрировал свою ношу. Радиостанция. Старая, похожая на армейскую, видавшая виды.
Фоменко раздумывать не стал.
– Неси сюда! – крикнул он в ответ. И своим, не оборачиваясь. – Верёвку принесите.
Один из защитников, помоложе, рванул, минуя лестницу одним прыжком, к машинам. Через минуту вернулся с перекинутой через плечо бухтой старого, со следами разнокалиберной краски, альпинистского троса.
– Вот, – лихо скинув ношу и непонятно чему улыбаясь, протянул требуемое главному.
Старик в ответ только грустно вздохнул.