– Но вы же общаетесь с внучкой сейчас? Вы не можете не знать, что она с Самолётовым, иначе вы стали бы её разыскивать.
– Разумеется, я знаю, что она с ним. Вчера, например, она приезжала, представьте себе, не столько повидаться со мною, сколько принять ванну. У них, видите ли, негде помыться – живут, как в походе.
– В лесу что ли?
– Не знаю. Подробности пребывания она не раскрывала.
– Ну и что же, помылась?
– А то нет? Нечто я откажу любимице в такой малости?
– Конечно, зачем отказывать? А разве она одна приезжала? Супруг не сопровождал её?
– Если вы имеете в виду Самолётова, Сергей Сергеевич, то прошу вас говорить прямо. Вы определённо знаете, что они не супруги ещё, так как ни свадьбы, ни регистрации у них пока не было.
– Это я, конечно, знаю, однако современная молодёжь не всегда обращает внимания на такие официальные процедуры. Порой чуть ли не со школьной скамьи называют себя мужем и женой и начинают жить вместе.
– Да-да, это ужасно. Я человек старой закваски и не понимаю такие браки. Но Танюша моя внучка и не позволит себе выскочить замуж, не поставив меня в известность.
– Чудесно, однако вы же за нею не уследите, раз её здесь нет. Вы знаете, где они?
– Генерал… Сергей Сергеевич… уважаемый, – Надежда Тимофеевна говорила с паузами, – зачем вы задаёте второй раз вопрос о месте их пребывания? Неужели я непонятно ответила, что не знаю ничего об этом. Дети не любят посвящать в свои тайны даже самых любимых родителей. С этим приходится мириться. Если вы пришли ко мне для того, чтобы что-то узнать о Зивелеосе, то, честное слово, вы ошиблись адресом.
– Хорошо, Надежда Тимофеевна, – сказал Дотошкин, беря очередной ломтик лимона и кладя его в рот, чтобы растянуть время для размышлений. – Давайте будем с вами откровенны. Вы умная женщина, не боюсь это повторять, но вы видите проблему только со стороны вашей любимой внучки. А я пришёл к вам раскрыть проблему, стоящую перед государством. Попробую объяснить. Каким бы добрым ни был этот молодой человек Самолётов, которого, насколько мы знаем, сделал Зивелеосом большой учёный, но он занимается с точки зрения закона разбоем. Рано или поздно ему придётся за это отвечать перед судом. И чем раньше это произойдёт, тем лучше для него. Помогите же ему и государству, в котором вы живёте.
Слушавшая высокопоставленного чиновника, женщина на последних его словах вдруг резко поднялась и неторопливо подошла к окну. Чувствовалось, что она сдерживает в себе какое-то внутреннее негодование. Отодвинув тюлевую занавеску, она взглянула на раскрывающуюся панораму московских домов, перевела взгляд на шумевшую где-то внизу улицу, затем только обернулась к генералу и произнесла целую речь:
– Вы хотите, чтобы я помогла государству, точнее правительству, которое вы сегодня представляете. Говорите о законности, о недопустимости её нарушения. А знаете ли вы, сколько раз это самое государство меня, как и миллионы других жителей страны, ограбило? Сначала хорошие книги, что я любила покупать в книжных магазинах часто с трудом в очередях, так как они были в дефиците, а читать любили все, вдруг исчезли с прилавков, но зато появились втридорога на уличных лотках спекулянтов. Нам трудно было это понять, так как ещё до войны Сталин торжественно объявил на съезде о том, что со спекуляцией в стране покончено раз и навсегда. А тут оказалось, что я могу купить хорошую книгу только у спекулянтов, чья работа теперь не только не запрещалась, но даже кем-то поощрялась. Эта же спекуляция перекинулась и на другие товары. Мы ещё не знали, что начинали тем самым переход от социалистического государства к капиталистическому. Но денег в моём скромном бюджете уже становилось меньше.
Надежда Тимофеевна прошлась по комнате в раздумье, словно читала лекцию своим студентам, и продолжала говорить ровным голосом. Генерал не перебивал.
– Затем произошло внезапное падение рубля. Вы это тоже хорошо помните. Я не знаю, как вы перенесли это время, а на мне отразилось весьма неприятно. Мы ведь привыкли верить словам правительственных чиновников, уверявших, что всё будет хорошо. Но все мои сбережения в одночасье обратились практически в пыль, на которую ничего не купишь. Это произошло с согласия государственных мужей. Наш народ на виду у всего мира был ограблен. Кто-то в это время покупал заводы, фабрики, предприятия буквально за копейки, привозя мешки обесцененных денег на своих машинах. А кто-то становился совершенно обездоленным. Это была не вина народа, а его беда.
Подойдя к столу, хозяйка налила коньяк в рюмку генерала, сказав «Пейте-пейте, не стесняйтесь», а сама отошла к книжному шкафу и продолжила свою мысль: