Злая игрушка. Колдовская любовь. Рассказы

Идет через прихожую, где стоят плетеные кресла, затем по коридору, образованному стеной и металлической ширмой, останавливается у двери с синими портьерами и стучит в матовое стекло костяшками пальцев. Слышится голос Зулемы или Альберто:

— Входите, Бальдер.

Бальдер здоровается с механиком, изобразив на лице улыбку. Альберто только что позавтракал. Сидит в одиночестве, катая по столу шарики из хлебного мякиша. Поднимает голову, подает гостю руку, в глубине его глаз под воспаленными веками мелькает искра дружелюбия. Бальдер, вместо того чтобы сесть к столу, присаживается на край кровати.

— Скажите, Зулема виделась с Ирене?

— Нет… Как будто, сегодня собиралась…

Улыбка Бальдера сразу гаснет. Он злится на механика за кубический дюйм страдания, который тот впрыснул ему в вены и от которого лицо его окаменело.

Альберто смотрит на него с насмешливым любопытством сквозь стекла очков на носу с горбинкой. Бальдер старается скрыть свою тревогу, снова изображая на — лице улыбку с таким усилием, будто поднимает неимоверную тяжесть. Бесполезно… Мышцы лица парализованы, и на губах дрожит какая-то непонятная гримаса. Лицо его вдруг становится робким и грустным, он чем-то напоминает голодного пса, который смотрит на хозяина. Если бы Альберто сказал: «В обмен на мои услуги вам придется помочь мне ограбить банк», Эстанислао последовал бы за механиком, прыгая от радости. Но тот ничего у него не попросит. Скажет только: «Не вешайте носа, дружище».

Бальдер качает головой и думает: «Ничего не поделаешь, я вынужден просить о милости этого медоточивого и холодного человека. Сам он не подаст мне и стакана воды, 1 даже если я буду умирать у него на глазах».

Альберто продолжает катать хлебные шарики между красной бутылкой и голубым сифоном. На лбу у него пролегла вертикальная складка. Бальдер вздыхает.

— Уже четыре дня я ее не вижу. Четыре дня. Кусок не идет в горло.

Механик быстро поднимает и опускает ресницы. Кажется, он понял, и в глазах его за стеклами очков появляется насмешливый блеск, как у человека, который разгадал чужой секрет и доволен этим.

Бальдер предается безмерной печали, которая пригвоздила его к этой чужой кровати с небесно-голубым покрывалом и алыми подушками. Он устремляет взгляд на скатерть, усеянную хлебными крошками, затем на бутылку вина и голубой сифон. Вон к тому трехстворчатому платяному шкафу он как-то прижал Ирене в бесконечном поцелуе. В противоположном углу Ирене однажды прильнула к его груди и запрокинула голову, подставив ему губы, и он ласкал ее, пока не ощутил стыд от острого желания овладеть ею. Бальдер не может сдержать сладкой тоски, ранящей его чувственность: слезы катятся по его щекам на не бритый уже три дня подбородок. Он пытается улыбнуться сквозь слезы, потому что механик смотрит на него и тоже улыбается. Затем Бальдер дает выход своему горю: отворачивается и, уткнувшись лицом в голубое покрывало, сотрясается от рыданий.

Он один на белом свете, он чувствует себя слабым и беззащитным, как ребенок, перед пустотой своих дней и ночей. К укорам совести из-за того, что он оставил жену, добавляется невозможность получить утешение от Ирене, в чем он так нуждается. Он хотел бы быть сильным и жестоким, а на самом деле он несчастный и легко ранимый. И он смело может плакать на глазах у механика. Разве Альберто не такой же, как он?

Вдруг кто-то похлопывает его по плечу — это Альберто садится рядом с ним и говорит:

— Бальдер… успокойтесь… все уладится… Поверьте мне… Я обещаю вам, что все уладится…

Бальдера охватывает острое чувство радости. Он рывком садится на кровати. Смеется, впадая из одной глупой крайности в другую. В эту минуту он мог бы отказаться от Ирене, убить свою жену, просить милостыню на улицах. Он бесконечно счастлив. Ему необходимо кому-нибудь об этом сказать. И он говорит механику, видя в нем Ирене, потому что Альберто и Ирене настолько сливаются в том счастье, которое они ему приносят, что сейчас механик для него — Ирене. Горбоносая Ирене в очках.

— О, если б вы знали, как я люблю эту девушку. Не пойму, что она со мной сделала. Наверное, околдовала. Я ничего не понимаю, Альберто. Могу только сказать, что она свела меня с ума. Да, свела с ума. Я это предчувствовал. Знал, что так и случится.

Бальдер хватает Альберто за руку, замолкает, потом отпускает его руку, встает, ходит по комнате, вздыхая так глубоко, как только может:

— Я знал, что так случится, и судите сами, смелый я или нет… Ведь я пошел навстречу своему страданию. Вы представляете себе? Мне, женатому человеку, испытать такую любовь! Скажите, разве это не чудо? По временам мне кажется, будто в мою жизнь проник луч света, который пронизал мое тело… И я хожу осторожно, чтобы но сломаться. Мне кажется, сделай я один неверный шаг — и развалюсь на куски. Скажите, Альберто, что вы об этом думаете? Ради бога, говорите.

Механик, снова усевшись за стол, смотрит на Бальдера ироническим и вместе с тем испытующим взглядом. Холодно поблескивают стекла очков, слова слетают с тонких губ почти со свистом: