Злая игрушка. Колдовская любовь. Рассказы

— Где спрячем?

— Погодите.

Осторожно приоткрыв дверь, Лусьо проскользнул внутрь и зажег свет.

— Заходите. Вот мои апартаменты.

Обстановка комнаты состояла из шкафа, белого ночного столика и кровати. Над изголовьем, раскинув изломанные умоляющие руки, висел Черный Иисус, а с карточки на стене коленопреклоненная Лида Борелли[10] возводила к потолку скорбный взгляд.

Без сил мы повалились на кровать.

Под глазами залегли темные круги; лица осунулись. Остекленевший взгляд не мог оторваться от белой поверхности стены, то близкой, то далекой, как в фантастическом бинокле жара.

Лусьо спрятал свертки в шкафу и, задумчиво обхватив колено руками, уселся на край стола.

— А «География»?

И вновь воцарилось молчание, сковав наш подмокший энтузиазм, обескровив лица, выскальзывая из посиневших от холода рук.

Я резко поднялся и, мрачно глядя на белую стену перед собой, сказал:

— Дай револьвер, я пойду.

— Я с тобой, — отозвался Ирсубета, и мы — две молчаливые понурые тени — затерялись в темноте улиц.

Я уже почти разделся, как вдруг раздались три повелительных удара в дверь, три исступленных удара, от которых дыбом встали волосы.

В голове мелькнула безумная мысль:

— Меня выследили… это полиция… полиция, — страх душил меня.

Громогласный удар повторился трижды, еще более смятенный, еще более неистовый, еще более неумолимый.

Я взял револьвер и подошел к двери.

Не успел я отворить, как Энрике буквально упал на меня. Несколько книг рассыпались по полу.

— Закрывай, скорее… за мной гонятся… закрывай, Сильвио, — хрипло пробормотал Ирсубета.

Я потащил его на галерею.

— Что случилось, Сильвио, что случилось? — испуганно крикнула из своей комнаты мать.

— Ничего, успокойся… Энрике подрался, увязалась полиция.

В ночной тишине, которая, казалось, была заодно с рыщущим правосудием, прозвучала трель полицейского свистка и частый стук копыт. И вновь — на этот раз ближе — раздались ужасные свистки.

Серпантином взвивались призывные звуки погони.

Скрипнула соседская дверь, послышались голоса; мы с Энрике в темноте, дрожа, прижались друг к другу. Тревожные свистки доносились отовсюду — бесчисленные, угрожающие; звуки зловещей охоты долетали до нас; цоканье копыт в бешеном галопе, резкий разворот на скользкой мостовой и — возвращение по следу. А преступник был здесь, я прижимал его к себе, дрожащего от страха, и безмерное сострадание к сломленному подростку переполняло меня.

Я потащил его к себе. Зубы у него стучали. Дрожа, он упал в кресло; широко раскрытые, как бы удивленные глаза уставились на розовый абажур.

Снова проскакала лошадь, но так медленно, что, казалось, вот-вот остановится у нашего дома. Но наконец седок пришпорил ее, и редкие трели свистков окончательно стихли.

— Дай воды.

Я протянул ему бутыль с водой. Он пил жадно, громко глотая. Оторвавшись, перевел дыхание.

Не отводя остекленевших глаз от розовой материи, он улыбнулся странной, неуверенной улыбкой человека, очнувшегося от кошмара.

— Спасибо, Сильвио, — сказал он, все так же улыбаясь понемногу оттаивая, уверовав в неожиданное чудо спасения.

— Ну, рассказывай!

— Вот. Я шел но улице. Никого. Сворачиваю на Южную и вижу: у фонаря — полицейский. Я встал, а он кричит: «Что несете?» Я ничего не ответил, бросился, как сумасшедший. Он за мной, но не догнал, из-за плаща… стал отставать, и вдруг еще один, на лошади… и — свисток, тот засвистел в свисток. Я поднажал, и вот…

— Видишь… Все потому, что не оставили книги у Лусьо!.. «Сцапают!» «Сами ночуйте в клетке!» А где книги? Ты их не выронил?

— Там, в коридоре.

Маме пришлось объяснить все так:

— Ничего страшного. Просто Энрике играл с ребятами в биллиард и зацепил сукно кием, случайно. Денег не было — ну, хозяин и расшумелся.

Мы собрались у Энрике.

Рыжее солнце прокралось через разбитую форточку в притон старых марионеток.

Энрике задумчиво сидит в углу; глубокая поперечная морщина залегла на лбу. Лусьо курит, устроившись на ворохе грязного белья, и легкое облачко сигаретного дыма заволакивает его бледное лицо. От соседей, из-за уборной, слышна музыка: кто-то наигрывает на пианино вальс.

Я сижу на полу. Безногий солдатик в красно-зеленой форме глядит на меня из помятого картонного дома. Сестры Энрике сварливо ругаются с кем-то на улице.

— Ну, и?..

Энрике поднимает свою благородную голову и смотрит на Лусьо.

— Так что?

Я смотрю на Энрике.

— А ты как думаешь, Сильвио? — снова спрашивает Лусьо.

— Надо выждать, и так наделали глупостей, можно засыпаться.

— Позавчера просто повезло.

— Да, дело ясное, — и Лусьо в сотый раз с удовольствием перечитывает газетную вырезку: