Злая игрушка. Колдовская любовь. Рассказы

Бальдер усмехнулся про себя: «Да она просто дура. Ей и невдомек, что она предлагает совершить святотатство. Церковь не признает развода, смотри каноны пятый, шестой и восьмой Тридентского собора». А вслух сказал:

— Церковь не признает развода, сеньора. Единственное разделение супругов, допускаемое каноническим правом, — quatthorum et abitationes, то есть разделение комнат внутри дома…

Ирене впилась кошачьим взглядом в зрачки Бальдера, будто бы хотела сказать: «Этому бессовестному мало того, что он просит моей руки, будучи женат, он еще возмущается даже мыслью о церковном браке. Ничего, он у нас еще попляшет».

— Это все поповские штучки, — решительно заявила молодая женщина.

— Моя дочь выйдет не за того, кого им будет угодно одобрить, а за того, кого я для нее выберу сама.

— Священники проповедуют одно, а сами делают совсем другое.

— Мне-то вы о них не рассказывайте, я знавала всяких капелланов в полку, им только и не хватало, что… Покойный муж рассказывал мне об этом…

Разговор принимал семейный характер. Вдова все настаивала, чтобы Бальдер сел. А Эстанислао как будто впитывал в себя сумрак, опускавшийся на патио. Он достиг опасной высоты. И понимал, что надо уйти, не получив определенного ответа. Они недалекие люди. Его, скорей всего, приняли за дурака. Он частенько производил именно такое впечатление на тех, кому не под силу было уяснить себе его недоверчивую натуру. И он взялся за плащ:

— Сеньора, позвольте мне удалиться. Очень рад был с вами познакомиться. Я горжусь тем, что у женщины, которую я люблю, такая безупречная мать. Сомнения ваши мне понятны, и меня они не обескураживают. Когда вы узнаете меня по-настоящему, вы меня полюбите, и тогда я буду счастлив назвать вас мамой. Сеньора, с нынешнего дня я буду вашим покорнейшим слугой. Ваше слово для меня теперь закон.

Вдова протянула ему руку, взволнованно пробормотав: «К вашим услугам, кабальеро», и Бальдер покинул гостиную. Его провожала Ирене, а Зулема осталась, и девушка, беря его под руку, говорила:

— Ну вот, видишь? Мама очень добрая. Я боялась, что она с тобой обойдется круто, но ты произвел на нее хорошее впечатление. Я все понимаю, дорогой. Потерпи немного. Мы будем счастливы, очень счастливы. Вот увидишь.

От нее словно исходил жар, воспламенявший его.

Окончательно побежденный, Бальдер пробормотал:

— Не знаю, чего я достиг. Единственное… единственная моя правда в том, что я тебя люблю…

— О да, я знаю… я знаю…

На галерее их догнала Зулема:

— Эстанислао… скажите мне спасибо. Я ее уговорила. Она разрешила вам переписываться.

Бальдер склонил голову в знак благодарности, а сам в это время думал: «Не пройдет и трех месяцев, как я буду ночевать в этом доме. Я не ошибся: для них я — простая душа».

— О чем ты думаешь, дорогой?..

— Мы завтра увидимся?..

Вмешалась Зулема:

— Ну конечно… приходите вечером ужинать.

— Хорошо… Значит, увидимся в три.

Ему трудно было расстаться с Ирене, выпустить ее руки из своих. Зулема отвернулась, и Бальдер почувствовал, как его поцелуй тает на горячих губах Ирене, словно капля воды на раскаленном утюге. И сказал себе: «Теперь сомнений нет. Я ступил на долгий и сумрачный путь».

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Предыстория необыкновенного события

ак-то летним днем 1927 года некий молодой человек нервно прохаживался по перрону вокзала Ретиро вдоль стены, отгораживающей платформу номер один от городской улицы.

Он был погружен в свои мысли и чем-то взволнован. Внезапно остановился и с удивлением обвел взглядом стены, переходившие вверху в решетчатые стальные своды. Дневной свет тускнел в стеклах, пожелтевших от паровозного дыма, словно от никотина.

Неизвестно откуда, доносились резкие, неприятные звуки. Где-то беспрестанно чмокал насос. Глухие удары сбрасываемых на перрон тюков чередовались с сухим лязганьем буферов, а небо над хитросплетением стальных балок принимало горчичный оттенок.

Молодой человек продолжал нервно расхаживать взад-вперед. Когда впоследствии он попытался уяснить себе, что же привело его сюда, он ничего не мог вспомнить. С ним случилось что-то крайне досадное, но в чем было дело — начисто вылетело у него из головы после того происшествия, о котором сейчас пойдет речь.

Вид у молодого человека был довольно неприглядный. Изрядно помятый серый костюм сидел на нем кое-как. Впечатление неухоженности усиливалось еще оттого, что носки его ботинок задрались кверху, а волосы на висках и на затылке не были подправлены — верный знак того, что молодой человек бреется сам. К тому же он немного сутулился, и этот недостаток еще более подчеркивал то невыгодное впечатление, которое создавал весь облик молодого человека.

Он ходил взад-вперед, словно пытаясь разрядить нервное напряжение, от которого лицо его казалось даже энергичным. По временам он, как будто забывая о своей задаче, с любопытством наблюдал за окружавшим его здесь непрерывным движением.

Ушел поезд, сразу же за вокзалом завернув за дом с красной черепичной крышей. Молодой человек проводил его взглядом, как бы желая удостовериться, туда ли он идет, куда нужно.