– Работа вслепую вредна для моего здоровья. Вдобавок я уже спалил личность Гершома. Держите, я забрал его для вас у входа, но, если вас не затруднит, не включайте сразу. – Он вернул ей мобильник. – Сенатор забудет о вас, но вы восстановили против себя Бенедетти. Этот негодяй найдет способ свести с вами счеты. Смените номер, обратитесь к услугам компании, занимающейся шифрованием, наймите в контору специалиста по информационной безопасности, а еще лучше – серьезное охранное агентство…
– А Амала?
– Скорее всего, она уже мертва. Окунь какое-то время продержал бы ее в живых, но подражатель – другое дело. Ни одну из девушек, пропавших в последние несколько лет, не нашли, если их вообще похитил один и тот же человек.
– Неужели вам совсем их не жаль?
– Я устроен иначе, Франческа.
– Пошел ты к черту. – Франческа завела «теслу» и тронулась.
Мобильник, который она снова включила, запищал от десятка сообщений. Она пролистала их на дисплее машины, но взгляд застилали слезы. Франческа плакала не только из-за Амалы, но и потому, что почувствовала, как на нее обрушивается жестокое одиночество. Она отступала побежденной, беспомощной, и не было никого, кому она могла бы все рассказать. Она остановилась на обочине, чтобы не попасть в аварию, и высморкалась, просматривая сообщения в надежде найти хорошие новости, но все они исходили от Самуэле, писавшего об Итале Карузо, которая ее больше не волновала. Он прислал даже черно-белую фотографию ее мужа, полумафиозо, который вынудил ее к браку, заделав ей сына.
«Кто знает, что с ним стало после смерти матери», – подумала Франческа. Затем еще раз взглянула на фотографию мужчины, обозвала себя идиоткой и резко развернула автомобиль. Джерри как раз отъезжал в своем «вольво», и Франческа припарковалась перед ним.
Джерри высунул голову из окна:
– Вы очень упрямая.
– Я хочу сказать вам только одно: вы такой же, как ваш отец.
На заднем сиденье завыла Алеф. Лицо Джерри осталось невозмутимым.
– Видите? Когда работа окончена, нам требуется сменить обстановку.
– Вы прилетели в Италию не для того, чтобы разыскать Окуня. Вы прилетели, чтобы отомстить за свою мать. Вы убили судью, который ее во все это впутал, начальника, который ее не защитил, подчиненного, который, возможно…
– Который ее продал, и агента тюремной полиции, который хотел ее изнасиловать. И рассказал мне последние подробности.
– Ладно, этой гнусной детали я не знала. Но вы использовали меня в своих целях, так же как Феррари и все остальные использовали Италу. Вы играли на моем страхе за племянницу, на моем чувстве вины за Контини, на любви, которую Ренато испытывал к вашей матери. Если вы сейчас отступитесь, то вы ничем не лучше Феррари.
– Я не обязан никому ничего доказывать.
Франческа попыталась вслепую попасть в цель:
– Вы должны доказать самому себе, что вы не такой, как ваш отец. Я знаю, что он был за человек.
Джерри открыл дверцу и очень медленно вышел, встав почти вплотную к Франческе. Не говоря ни слова, он принялся разминать пальцы.
– Пытаетесь залезть мне в голову? Имейте в виду, это не самое приятное место.
Франческа осознала, что в прошлом, чувствуя со стороны Джерри угрозу, она ошибалась. Только в этот момент она поняла, каким он становится, когда собирается кого-то убить. Мужчина, стоящий перед ней, перестал видеть в ней человека. Этот мужчина не удостоил бы и взглядом ее труп, кроме как для того, чтобы стереть свои отпечатки или избавиться от него.
– Если вопреки вашему мнению моя племянница еще жива, то сейчас она находится в намного худшем месте. И я искренне надеюсь, что вы пошли в мать, а не в отца.
Джерри покачал головой, и Франческа почувствовала, что опасность миновала.
– Единственная разница между мной и им состоит в том, что я действую осознанно, – произнес он. – Я установил себе определенные правила, и собаки… помогают мне от них не отклоняться. Они очень восприимчивы к моему настроению.
– Так вот почему вы оставляете их дома, когда собираетесь сделать что-то плохое?
– Они бы не поняли, что это необходимо. Я не хочу их тревожить.
– Вы принимали участие в экспериментальной канистерапии в Институте Фойерштейна? Самуэле мне все рассказал.
– Да. Собаки изменили меня. Как ни странно, с ними я что-то чувствую… если не любовь, то нечто очень близкое к ней. Я неожиданно понял это три года назад.
– Как это случилось?
– Я убил двоих заключенных. И понял, что сделал это ради них, ради собак. Впервые в жизни я совершил что-то ради кого-то, кроме себя.
Ответ. Тридцать лет назад
Чезаре сквозь слезы смотрел, как гроб матери закапывают на кремонском кладбище. Слезы были ему в новинку: до восьми лет он только выл и краснел от ярости, но глаза оставались сухими. Его сопровождали бабушка и ее жених в кипе, а чуть поодаль, кто в форме, кто в штатском, стояла группа криминальных друзей его матери.