– Ты не сотворил глупость. Сделай одолжение, перейди к конкретике.
– Мы оказались правы насчет Конки. Окунь действительно родом из этой деревни, но мне пока не удалось подобраться к нему достаточно близко. И мне на хвост сели какие-то наемники.
– Что за наемники?
– Охранное агентство, которое по каким-то причинам его покрывает. Это непредвиденное осложнение, отныне мне придется импровизировать.
Джерри услышал, как Старик закурил сигарету.
– Я слежу за новостями, Джерри. Я читал о Нитти и остальных.
– Чего ты от меня ждал, Старик? Я ведь не детектив.
– Знаю. Ты монстр.
Бивак. Наши дни
Амала увидела, как тюрьму окрасил рассвет. Впервые с тех пор, как ее похитили, она не разрабатывала планы побега и невозможной мести. Она обессилела – не от мучительной раны на спине и не от боли и отека из-за осиного укуса, которые ослабли за ночь, а от пережитого предательства. Сначала Амала видела в стоке путь к бегству, затем – способ связаться с товарищем по несчастью, и в мгновение ока все надежды рухнули.
Дверь спа скрипнула, и через несколько секунд появился Орест с обычным подносом с завтраком. На этот раз рядом с латте лежала целая пачка печенья «Орео».
– Кажется, твое лицо выглядит лучше.
Она взяла латте.
– Более-менее.
Кофе был едва теплым и без пены, но годился под печенье.
– Нравятся?
– Это мои любимые. – Амала поймала себя на том, что чуть не улыбнулась. Она притворяется довольной или начинает привыкать к ситуации? То, что ей приходилось притворяться перед Орестом, чтобы не вызвать подозрений, еще больше все запутывало и усложняло. – И все-таки я предпочитаю есть их у себя дома.
– Хочешь вечером колы или фанты?
– Предпочитаю джин-тоник.
– Не шути так. Ты еще маленькая.
Амала оперлась на локоть, чтобы получше его видеть.
– Ну и что? Все равно я не доживу до совершеннолетия.
– Не капризничай.
– Скольким девушкам ты это говорил?
– Ни одной.
– Нет. Ты единственная.
– Что ты имеешь в виду?
– Я с первого взгляда понял, что ты – та самая. – Орест бросил на нее взгляд поверх маски, и Амала поняла, что лучше помолчать. – Вечером устроим барбекю, – добавил он.
– Что, прямо здесь?
– Вентиляционные отверстия – отличные дымоходы. Туда, где ты спишь, не дойдет запах.
– А без этого никак?
– Люблю беседовать у огня. Кроме того, сегодняшний вечер будет особенным. Ну что, кола или фанта?
Без четверти семь утра мобильник Самуэле, лежащий на краю татами, завибрировал. По
– Кого я слышу!
– Я тебя разбудил? – спросил Моше.
– Нет, я давно встал. – Если ему звонили ни свет ни заря, Самуэле всегда притворялся, что не спал, поскольку, когда он объяснял, что много работает по ночам и поздно встает, люди, похоже, ему не верили. – Подожди, пока я выйду, а то Альфредо спит. Или прикидывается.
– Я не прикидываюсь, – пробормотал его бойфренд, засунув голову под подушку. – Кончай шуметь.
Самуэле поцеловал его в макушку и вышел в столовую, где открыл ноутбук и банку «нутеллы». Затем зачерпнул пасту ложкой.
– Ну что, разузнал что-нибудь о моем иероглифе?
– К твоему сведению, это не иероглиф, а обыкновенный серийный номер. Он был на ухе у собаки?
– Точно. Я оказываю услугу начальству.
– А Альфредо в курсе?
– Моя начальница – женщина.
– Тогда ладно. Поцелуй его от меня и не изменяй ему с каким-нибудь жеребцом.
– Я верен, как какаду.
– В общем, на ухе было написано «27 А», а потом, маленькими буквами, – «ИГФ».
– И ты это гуглил?
– Я только что вернулся с вечеринки, где мой знакомый… Не хочу хвастаться, но он светило медицинского факультета Тель-Авива…
– Конечно, ты не хвастаешься… – поддразнил его Самуэле: это была их старая шутка.
– По его словам, аббревиатура означает «Институт Г. Фойерштейна». А теперь насчет номера. Мой друг…
– Великое светило…
– …говорит, что этого пса обучали помогать людям с ограниченными возможностями.
Самуэле задумчиво положил в рот еще ложку пасты. «Неполную», – подумал он в свое оправдание.
– Например, приносить телефон или катать инвалидное кресло?
– Ни хрена ты не понял. Собак обучают успокаивать таких людей при приближении срыва и звать на помощь, если они становятся агрессивными…
– Не понимаю. О каких инвалидах ты говоришь?
– О наихудших. Институт Г. Фойерштейна – новая тюремная психиатрическая больница строгого режима в Израиле. Туда попадают только убийцы.
Самуэле предупредил в конторе, что опоздает, и никто не возразил ему ни словом – печальный признак его нового положения. Всего несколько дней на подхвате у Кавальканте, и он попал в категорию людей, которым коллеги желают опалы и которых подозревают в стукачестве и подхалимстве. Его даже удалили из общей группы в