Читаем Злобный критик полностью

Дальше в нашем списке будет "славянская фэнтези" в исполнении... Нет, упаси Боже, не Юрия Никитина и, извините, все-таки не Марии Семеновой ("Волко-Дав", "Волко-Два", "Волко-Три"). Включаем под тремя позициями три романа Михаила Успенского о Жихаре ("Там, где нас нет", "Время Оно" и "Кого за смертью посылать"). И рядом - роман о шести частях Валентина Маслюкова "Рождение волшебницы". Выстраивая свой фантастический мир, Успенский использует достижения историков и филологов, однако напрочь отказывался создавать унылое околоэтнографическое чтиво. Главным оружием в арсенале писателя станровится языковая игра, дающая толчок перекрестным аллюзиям, вольным ассоциациям, отчего повествование превращается в цепочку невероятно смешных перипетий. У Маслюкова также представлен мир славянской fantasy. Здесь все серьезно и мрачновато, однако этнография лишена нарочитой "исконно-посконной" густопсовости. Автор романа берет на вооружение всю необходимую жанру атрибутику, от братьев Гримм до Толкиена (есть тут и волшебные кольца, и колдовские книги, и роковые заклинанья), однако обращается с этой атрибутикой крайне дерзко, домысливая - а зачастую и переосмысливая - присущие ей родовые черты.

Отдельная позиция в списке - "Посмотри в глаза чудовищ" Андрея Лазарчука и Михаила Успенского. Николай Степанович Гумилев в своей посмертной жизни очень колоритен, а авторам, наворотившим четыре сотни страниц очаровательных небылиц (многие из которых сюжетно самодостаточны - спасибо М. Успенскому) удалось в финале закруглить повествование и связать концы с концами. Дальше у тандема (затем превратившегося в трио) начинаются провалы, которые невольно бросают тень и на самый первый их общий роман. Но затенить это веселое чудо природы соавторам все ж не удается.

И еще о соавторах. В моем списке их, помимо изначальных Стругацких, еще две пары: Евгений и Любовь Лукины - сборник "Когда отступают ангелы", Марина и Сергей Дяченко - городские фантазии "Vita Nostra" и "Пещера". По-прежнему считаю, что "малая форма" удавалась Лукиным (и удается Лукину) лучше, чем большая. Это же касается и Виктора Пелевина: бестрепетно включаю в список его первый сборник "Синий фонарь", в котором явлены зародыши всех его последующих (в том числе и будущих) романов...

Похоже, я размахнулся, и на пять последних (не по качеству, а по списку) произведений места осталось совсем мало. Ироническая фантасмагория от Марии Галиной "Гиви и Шендерович" - веселое чтение, порой заставлящее трепетать. Экспериментальный роман от Сергея Жарковского "Я, Хобо: Времена смерти" - счастливое доказательство того, что текст фантаста даже сегодня, при наличии таланта, может УДИВИТЬ. Космическая опера от Евгения Филенко "Галактический консул" - образчик жанра, автору этих строк невероятно симпатичного. Роман воспитания от Владислава Задорожного "Защита от дурака" - достойнейший пример текста с ЭВОЛЮЦИОНИРУЮЩИМ героем. Ну и наконец - "Многорукий бог Далайна" Святослава Логинова. Об этом романе ничего не могу сказать, поскольку в свое время так его и не прочел. Но готов поверить уважаемым людям, что книга достойная...

Ну вот и все. Уж не знаю, поможет ли мой список инопланетянке Ирине из глянцевого журнала, но мне он помог: даже злому критику изредка полезно делать инвентаризацию, напоминая читателю не только о том, что есть плохо, но и о том, что было хорошо.


ПРОЩАЙ, ДРУЖИЩЕ РАССКАЗ


Люблю у Нила Геймана романы, а рассказы - нет. Обжегся еще на авторском сборнике "Дым и зеркала" (1998 год, русский перевод - 2005 год): из почти четырех сотен страниц кондиционными оказалось примерно сорок - все остальное обрывки, наброски, фрагменты ненаписанного, эскизы и прочий рабочий сор, который если когда-то и публикуется, то в посмертном ПСС стыдливым десятым кеглем, где-нибудь в разделе "Примечания" к последнему тому.

В предисловии к упомянутой книге "Дым и зеркала" сам автор дотошно объясняет читателю, чему обязан своим появлением на свет тот или иной опус - словно бы шлейф бэкграунда может затушевать родовые травмы текста. Первотолчки, кстати, разнообразием не отличаются. Чаще всего друзья, знакомые или дети выпрашивают у Геймана какую-нибудь безделицу для тематических антологий, коллективных сборников, интернет-сайтов и пр., а безотказный автор всякий раз идет навстречу пожеланиям, совершенно при этом не напрягаясь. (Ну что, например, путного можно сочинить на скорую руку для благотворительной публикации в пользу движения "Люди за этичное обращение с животными"? Как ни старайся, ни за что не переплюнешь великого рассказа "Муму" и бессмертного стихотворения "У попа была собака"; а раз так, и стараться нет резона.)

Перейти на страницу:

Похожие книги

Антропологический принцип в философии
Антропологический принцип в философии

  ЧЕРНЫШЕВСКИЙ, Николай Гаврилович [12(24).VII.1828, Саратов — 17{29).Х.1889, там же] — экономист, философ, публицист, литературный критик, прозаик. Революционный демократ. Родился в семье священника. До 12 лет воспитывался и учился дома, под руководством отца, отличавшегося многосторонней образованностью, и в тесном общении с родственной семьей Пыпиных (двоюродный брат Ч. — А. Н. Пыпин — стал известным историком литературы). По собственному признанию, «сделался библиофагом, пожирателем книг очень рано…»   Наиболее системное выражение взгляды Ч. на природу, общество, человека получили в его главной философской работе «Антропологический принцип в философии» (1860.- № 4–5). Творчески развивая антропологическую теорию Фейербаха, Ч. вносит в нее классовые мотивы, тем самым преодолевая антропологизм и устанавливая иерархию «эгоизмов»: «…общечеловеческий интерес стоит выше выгод отдельной нации, общий интерес целой нации стоит выше выгод отдельного сословия, интерес многочисленного сословия выше выгод малочисленного» (7, 286). В целом статьи Ч. своей неизменно сильной стороной имеют защиту интересов самого «многочисленного сословия» — русских крестьян, французских рабочих, «простолюдинов». Отмечая утопический характер социализма Ч., В. И. Ленин подчеркивал, что он «был также революционным демократом, он умел влиять на все политические события его эпохи в революционном духе, проводя — через препоны и рогатки цензуры — идею крестьянской революции, идею борьбы масс за свержение всех старых властей. "Крестьянскую реформу" 61-го года, которую либералы сначала подкрашивали, а потом даже прославляли, он назвал мерзостью, ибо он ясно видел ее крепостнический характер, ясно видел, что крестьян обдирают гг. либеральные освободители, как липку» (Ленин В. И. Полн. собр. соч. — Т. 20. — С. 175).  

Николай Гаврилович Чернышевский

Критика / Документальное