Читаем Злобный критик полностью

Агент советской разведки в Италии, молодой человек с оперной фамилией Гремин, получает задание в кратчайшие сроки найти и изъять компромат на давно покойного писателя. По пятам Гремина следует еще один охотник за документами - бывший махновец, бывший уголовник, а ныне святой отец Федор. Но и ЦРУ не дремлет: американцы подозревают, что у Гремина совсем иное задание - подготовить покушение на главного итальянского коммуниста Пальмиро Тольятти. Правда, и сами янки не прочь уконтропупить Тольятти, но крайне обидно, если это сделают конкуренты.

Николай Спасский - разумеется, не писатель и с изящной словесностью связан по касательной. Он много лет прослужил нашим послом в Италии, он знает и любит эту страну - ее ландшафты, архитектуру, музеи; он хорошо разбирается в кулинарии и винах. Фон повествования вполне достоверен, да и сама безумная фабула, придуманная Спасским, могла бы стать основой лихой сатирико-детективной фантасмагории "Нашего человека в Гаване" Грэма Грина. Но убийственная и удушливая серьезность произведения экс-посла вкупе с его желанием непременно раздеть классика догола все портят категорически. Вместо изящного кунштюка нам представлено нечто плоское, в жанре бульварно-газетного "разоблачения": ах, Гоголь был некрофилом, вяжите его! Да какая нам разница, любил или не любил Гоголь мертвых? Главное, что он написал "Мертвые души"...

Впрочем, игра на поле Брауна может и не быть совсем провальной - если авторам удается избежать пафоса. Неплохой оказалась задумка "плутовского романа" Максима Чертанова и Дмитрия Быкова "Правда" (СПб., "Амфора"): два соотечественника воспользовались тем же кодом с развлекательно-издевательской целью. Роман предназначен той аудитории, что может оценить все пределы авторского глумления над историческими персонажами и знакомыми со школы фактами. Как и в романе Брауна, здесь возникает Лувр - правда, на мгновение, чтобы Надежда Константиновна Крупская могла застыдиться висящей в музее обнаженки и поспешно сбежать.

Соавторы переворачивают исторические события с ног на голову. Надежда Константиновна оказывается фальшивомонетчицей, Сталин - глухонемым полуидиотом, Богданов - вампиром, Каменев с Зиновьевым - парочкой содомитов, а вечный козел отпущения Троцкий - революционным поручиком Киже, ни лица, ни тела не имеющим.

Как и у Дэна Брауна, имеет место подмененные исторические документы. Но если в "Коде да Винчи" речь шла об "отретушированном" в пользу христианских догматов Новом Завете, то у Чертанова-Быкова фигурируют номера дореволюционной "Правды" - бульварной газеты, задним числом превращенной в рупор революции. Есть и тема скрываемого царского происхождения: оказывается, Ленин - незаконнорожденный сын императрицы Марии Федоровны, а Дзержинский - вообще из рода Рюриковичей. В качестве мистического символа выступает Кольцо Власти, из-за которого Ленин с Дзержинским и затеяли революцию. Но если Ильич выведен безобидным гулякой, игроком и бонвиваном, то Железный Феликс - сущий демон. Он и убийца, и растлитель малолетних, и предатель, и заговорщик...

Поначалу фокус, придуманный авторами, забавляет (Ленин организует фальшивые похороны Баумана, встречается с Толкиеном в психушке, в "наперсток" выигрывает деньги у немецкого Генштаба и т.п.), однако создатели книги теряют чувство меры, и оттого авторский прием быстро приедается. Фирменное быковское умение нанизывать словеса становится навязчивым и утомительным. В "Коде да Винчи" пять с половиной сотен страниц, в "Правде" (если пересчитать по формату) примерно столько же. Увы, никакой анекдот не может быть многостраничным.


ИМПЕРИЯ НАНОСИТ ОТВЕТНЫЙ ВИЗИТ


"Мне так уже надоели эти географические фанфаронады наши: От Перми до Тавриды и проч. Что же тут хорошего, что мы лежим в растяжку, что у нас от мысли до мысли пять тысяч верст..." - не без раздражения писал Вяземский в 30-е года позапрошлого века, полемизируя со стихотворением Пушкина "Клеветникам России".

С тех пор многое переменилось. Расстояние от мысли до мысли ныне сократилось благодаря Интернету и мобильной связи. Обязанность гнобить клеветников России взвалили на свои бронированные плечи ФСБ, МВД и РТР. А тендер на географические фанфаронады задешево перекупили у поэтов писатели-фантасты. И чем глубже погружается в пучину забвения расколовшаяся советская Гондвана (Таврида, ау! Колхида, ау!), тем чаще имперская тематика ностальгической занозой смущает умы разных авторов, молодых и старых.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Антропологический принцип в философии
Антропологический принцип в философии

  ЧЕРНЫШЕВСКИЙ, Николай Гаврилович [12(24).VII.1828, Саратов — 17{29).Х.1889, там же] — экономист, философ, публицист, литературный критик, прозаик. Революционный демократ. Родился в семье священника. До 12 лет воспитывался и учился дома, под руководством отца, отличавшегося многосторонней образованностью, и в тесном общении с родственной семьей Пыпиных (двоюродный брат Ч. — А. Н. Пыпин — стал известным историком литературы). По собственному признанию, «сделался библиофагом, пожирателем книг очень рано…»   Наиболее системное выражение взгляды Ч. на природу, общество, человека получили в его главной философской работе «Антропологический принцип в философии» (1860.- № 4–5). Творчески развивая антропологическую теорию Фейербаха, Ч. вносит в нее классовые мотивы, тем самым преодолевая антропологизм и устанавливая иерархию «эгоизмов»: «…общечеловеческий интерес стоит выше выгод отдельной нации, общий интерес целой нации стоит выше выгод отдельного сословия, интерес многочисленного сословия выше выгод малочисленного» (7, 286). В целом статьи Ч. своей неизменно сильной стороной имеют защиту интересов самого «многочисленного сословия» — русских крестьян, французских рабочих, «простолюдинов». Отмечая утопический характер социализма Ч., В. И. Ленин подчеркивал, что он «был также революционным демократом, он умел влиять на все политические события его эпохи в революционном духе, проводя — через препоны и рогатки цензуры — идею крестьянской революции, идею борьбы масс за свержение всех старых властей. "Крестьянскую реформу" 61-го года, которую либералы сначала подкрашивали, а потом даже прославляли, он назвал мерзостью, ибо он ясно видел ее крепостнический характер, ясно видел, что крестьян обдирают гг. либеральные освободители, как липку» (Ленин В. И. Полн. собр. соч. — Т. 20. — С. 175).  

Николай Гаврилович Чернышевский

Критика / Документальное