Злодей. Полвека с Виктором Корчным

Я начал очень осторожно говорить о наблюдениях над шахматистами, проводившихся еще в Советском Союзе, о кровяном давлении, измерявшемся до, во время и после партий. О том, как затем по распоряжению свыше наблюдения прекратили, опасаясь, что после публикации результатов шахматы могут и вовсе отменить.

Хмыкнул что-то, пожал плечами и заговорил о своей игре на Олимпиаде в Дрездене (2008), стал диктовать какую-то позицию…

Правы будут пожалевшие человека, ничем кроме шахмат не интересовавшегося: несчастный Корчной! Ведь другие, скажут они, смогли позаботиться о старости и отступить на заранее подготовленные позиции. Не важно, каковы эти позиции – работа ли над компьютерной программой, как у Ботвинника, пение и сочинение этюдов, как у Смыслова, открытие шахматной школы и хлопоты с малыми детьми, как у Тайманова, написание статей и книг, как у Авербаха, или составление задач и этюдов, как у Бенко.

У Виктора Корчного были только шахматы – сам процесс игры! Эта игра стала не только наркотиком, без которого он не мог обойтись, но и страстью, не отпускавшей его до самого конца. И разве не правы будут те, кто скажет: счастливый Корчной! Сохранить в преклонном возрасте градус эмоций молодого человека, юношескую увлеченность – вот счастливый человек!

Здесь нет правых или неправых: из огромного числа возможностей, имеющихся в жизни у каждого, Корчной выбрал шахматы (или они выбрали его?) и оставался им верен всю жизнь.

После восьмидесяти начались серьезные проблемы с ногами, но отказаться от очередного чемпионата Швейцарии (июль 2012) он был не в силах. Во время одной из партий, медленно поднявшись со стула, заковылял в туалет, и каждое движение давалось ему с огромным трудом. Мастер Оливер Курман попытался помочь маэстро, но тот только раздраженно отмахнулся, объяснив швейцарцу:

– Знаете, Курман, как Иисус сам нес свой крест, так и я буду нести.

Хотя еще год назад в пятый раз стал чемпионом страны, в том не очень сильном чемпионате он занял последнее место… Но затем чуть приободрился, сыграв в турнирчике под Цюрихом, где проиграл только гроссмейстеру Вадиму Милову, привычно обругав соперника после партии. А 23 сентября 2012 года провел свой последний официальный поединок – ничья с итальянским гроссмейстером Микеле Годеной в 7-м туре командного чемпионата Швейцарии.

Успел и слетать буквально на день в Киев, чтобы дать большое телевизионное интервью. Выглядел неважно, тяжело опирался на трость, но в эмоциональных ответах, экспрессии и страстном желании в очередной раз доказать свою правоту порой проступал еще тот Виктор Корчной, каким он был всю жизнь – запальчивым, самозаводящимся, противоречивым и не дающим спуску интервьюеру:

– Нет, не так! Совсем не так!

Уже будучи тяжело больным, позвонил мне 27 июня 2013 года:

– Плохо. Лучше не становится, а врачи не знают, в чем дело. Они не понимают. Не понимают! Слежу ли за турнирами? Слежу. Как? По газетам. Каспаров, говорите, уехал из страны? Как же, читал, читал… Если будете говорить с ним, передайте, чтобы он имел в виду: после Березовского для Путина следующий враг – Каспаров. Так что – пусть в виду имеет…

Через пару месяцев говорили снова:

– А еще что нового в шахматном мире? Кто в финале Кубка с Крамником играет? Как вы сказали? Андрейкин? Никогда не слышал. А еще какие новости?

Колеблюсь, надо ли говорить… Он, как и все люди в возрасте, не очень любил, когда ему сообщали о смерти кого-нибудь из общих знакомых, но очень свойственное старикам тайное чувство – вот он умер, но я-то, я-то еще живу! – у него присутствовало очевидно.

Решаюсь, всё равно ведь узнает от кого-нибудь:

– Алла Кушнир в Израиле умерла…

– Как умерла? Она же еще молодая…

– Семьдесят два почти…

Пауза. Молчу и я. Мы знали Аллу очень хорошо, встречались и в Москве, и в Питере. Готовясь к очередному матчу на первенство мира с Ноной Гаприндашвили, Кушнир приезжала к нам на сборы в Зеленогорск, а в 1973-м уехала из Союза и еще несколько лет играла в шахматы на самом высоком уровне.

– А отчего умерла?

– Никто не знает. Кто-то сказал, что тяжело переживала смерть мужа, Марселя Штейна. Вы ведь помните такого?

– Как не помнить? Так и он умер?

– Да, но Марсель был старше Аллы лет на двадцать пять. Ему далеко за девяносто было…

– Ну, всё равно…

Он шел по льду жизни, видя, что лед под ногами становится всё тоньше и в образующиеся полыньи проваливаются те, кого он знал с юношеских лет. Не уверен, испытывал ли он ужас при виде того, с какой быстротой исчезают его сверстники, но что колокол звонит и по нему, не понимать не мог. Услышав об уходе кого-нибудь из коллег, он либо отделывался ничего не значащими словами, либо никак не реагировал – делая вид, что не расслышал, тем более что это не представляло для него особого труда.