Злодей. Полвека с Виктором Корчным

Почему он постоянно поминал военно-медицинскую комиссию? Очень может быть, потому, что почти сорок лет назад, в разгар развязанной против него кампании в советской прессе, он лег «на обследование» в ленинградскую клинику Военно-медицинской академии. Тогда это был довольно распространенный способ затаиться, лечь на дно и переждать смутное время. Наверное, можно подвергнуть расшифровке и другие ассоциации, сплетаемые его мозгом, – только вот надо ли это? И так понятно, что был он не в порядке, и мозг его ткал удивительные кружева из старых страхов и комплексов.

Но – оправился, вернулся домой в Волен. А в феврале 2013-го я впервые увидел его уже в инвалидной коляске – в качестве почетного гостя на турнире в Цюрихе. Сначала запинался, потом как-то разговорился, разошелся.

– Вы заметили, что я теперь в рольстуле, как это будет по-русски?..

– Инвалидная коляска. Но, знаете, рольстул звучит как-то мягче, даже во рту перекатывается – рольстул, как-то по-роялистски звучит… Стул на колесиках. По-голландски, кстати, то же самое – рольстул…

– Спасибо, спасибо… – приободрился Виктор. Охая и кхекая, поддакивал: «Йа-йа, йа-йа». Искал слова, совсем неожиданно вставлял немецкие.

– Конечно, с палкой было лучше, а вот теперь и с палкой ходить не могу. Трудно. С другой стороны – зачем шахматисту ноги?..

Прозвучало едва ли не как сказанное под запись, но прямо так и сказал: «Зачем шахматисту ноги»? Его страсть к игре не считалась с тем, что он стал инвалидом: ведь слово «инвалид» предполагает в прошлом валидность (годность), а теперь вот он в коляске сидит – ну и что?

Полгода спустя побывал в последний раз в Питере. Вернее, его привезли – в инвалидной коляске, с подвернутой ногой, говорящего с большим трудом.

Позвонил сразу по возвращении в Швейцарию. Пытался рассказать о тех, кого видел, вернее, о тех, кто пришел его навестить:

– Ггг…остиница на Мойке… замечательная!… Отт. личная! И принимали отт. лично… Даже медсестру наняли… зная, что я… не здоров…

Помню еще, удивился эвфемизму – «не здоров». Но потом – с придыханием:

– Но главная новость… знаете, какая?

– Какая же? – насторожился я.

– Я видел в Ленинграде… Лотье.

– И что?

– Так вот – он… (Долгая пауза, потом выдохнул.) ОСТАВИЛ ШАХМАТЫ!!

Я – с деланным изумлением, зная, что Жоэль давно уже не играет:

– Не может быть!

– Нет, представьте: молодой человек – шахматы оставил! Окончательно… оставил! Не-ве-роят-но!!!

Кто из нас лучше?

В 2010 году в инвалидной коляске оказался Борис Спасский. Два года спустя, когда Корчного постигла та же участь, Игорь показал отцу найденный в ютьюбе коротенький фильм, где Спасский, вернувшись в Москву, отвечает на вопросы журналистов. Корчной только вздохнул:

– М-да… Борис Васильевич, пожалуй, сейчас меня опережает, говорит лучше, да и вообще…

В эти его последние годы наши разговоры нередко кончались вопросом: «Как он? Лучше меня?» Или: «А что Спасский? Играет уже?» А однажды поинтересовался:

– Правда ли это: я слышал, что он уже жалеет, что в Москву вернулся? Не слышали? Я в Москву возвращаться, во всяком случае, не собираюсь…

Соревнование с земляком, продлившееся семьдесят лет, началось в 1946 году в ленинградском Дворце пионеров, когда Владимир Григорьевич Зак подвел девятилетнего Борю к опытному перворазряднику Вите Корчному, дававшему сеанс другим детям.

«Этот, что ли, – мотнул головой Корчной, едва взглянув на худенького мальца, – ну, разве что вслепую…» Партия закончилась быстро. Французская защита, сразу после дебюта Виктор провел типичную комбинацию с жертвой слона на h7 и поставил мат. Боря заплакал.

А спустя два года в том же Дворце состоялась и первая официальная встреча. Партия, тоже длившаяся недолго, сохранилась. На 12-м ходу, решив, что крупные материальные потери неизбежны, Боря сдался и снова заплакал. «Чего это ты? – спросил его более умудренный соперник и показал, как можно было продолжать борьбу. – Позиция, конечно, плохая, но фигура ведь не проигрывается…» Боря заплакал еще горше.

Корчной и Спасский возглавляли в те годы юношескую сборную города, и той команде была посвящена даже целая поэма доморощенного автора. Начиналась она так: «Ленинградский мастер Зак привез десять злых собак. Первый пес – это Корчной, он мотает головой. Спасский – это пес второй…»

Но уже через несколько лет их пути разошлись: юный Спасский вошел в круг претендентов на мировое первенство, а Корчной еще только боролся за гроссмейстерское звание.

Оба они закончили ленинградский университет: Корчной – исторический факультет, Спасский – факультет журналистики. Дипломная работа Корчного называлась «Народный фронт и коммунистическая партия Франции накануне Второй мировой войны». Уже находясь на Западе, Виктор заметил, что понятие «история» в сталинское время было очень условным и что по-настоящему его интересовали филология и психология. Не договорив – после шахмат, разумеется. Но это и так было ясно.