Злодей. Полвека с Виктором Корчным

Как и многим старикам, ему было свойственно отгораживаться от собственного возраста, считая престарелым кого угодно, но не самого себя. Услышав весной 2005 года, что в Нью-Йорке умер гроссмейстер Шамкович, принял это очень спокойно: «Ну да, он ведь был глубокий старик…» Леонид Александрович Шамкович только перевалил через восьмидесятилетний рубеж – по западным меркам, не такой уж солидный возраст.

Говорил, что почти всех его коллег уже нет в живых и что, уехав на Запад, он продлил свою жизнь на десяток, а то и на два десятка лет. Даже если это и так, продление принесло последствия, мириться с которыми он не хотел и, оказавшись в инвалидной коляске, напоминал англичанина, говорившего в аналогичном положении: «I happen to be a person sitting down». Став тем, кому просто «случилось сидеть», когда другие стоят и ходят, он воспылал неприязнью к врачам, не желающим или не умеющим его вылечить, чтобы всё было, как встарь. Ведь раньше никакой инвалидной коляски не требовалось – так почему же сейчас? И неужели нельзя подобрать правильные медикаменты, чтобы поставить его на ноги?

Военно-медицинская комиссия

Сказал однажды: «Когда я вижу, как играет сейчас Тайманов, не могу представить, что когда-нибудь моя шахматная сила снизится настолько. Думаю, на определенном уровне смогу держаться».

Судьба распорядилась иначе. Как и подавляющее большинство людей, он умирал по частям, отдавая природе слух, память, выносливость, возможность передвигаться – всё, о чем совсем недавно даже не задумывался и что считал само собой разумеющимся.

В октябре 2012 года после второго, уже серьезного инсульта, когда он очутился в инвалидной коляске, появились проблемы с речью.

Старость очень часто смывает у людей черты индивидуальности, превращая их в тусклую глину. Но Корчной, даже сидя в инвалидной коляске и с трудом произнося слова, не стал кротким и обходительным. Он по-прежнему признавал только «за» или «против», и никаких «с одной стороны» или «с другой стороны», никаких «может быть».

В середине декабря 2012 года возникли ментальные проблемы, и он попал в специальную клинику. Но и там мечтал о февральском турнире в Юрмале, хотя врач-психиатр считал, что в таком состоянии об игре в каком-либо соревновании надо забыть.

Позвонил Петре. Она подтвердила: да, Виктор в клинике, врач говорит, что надо провести там минимум неделю для всестороннего обследования, но он не хочет, рвется домой.

– Вы же знаете Виктора, у него такая сила воли, что он может уйти оттуда, убежать.

– Так он же в коляске…

– Он и в коляске может убежать!

Тогда же говорил с Игорем Корчным.

– В психиатрической лечебнице, куда его привезли поначалу, доктор-румын оказался большим любителем шахмат, соответственно относился и к Папику. У доктора дочка тоже играет в шахматы. Так вот, отец полагает, что доктор будет специально удерживать его в лечебнице, чтобы он давал его дочери уроки шахмат. Что здесь сказать, ведь Папик всегда был конспирологических дел мастером. Он уже, кстати, ухитрился подать в суд на дом престарелых, где жил, а на днях пригрозил Петре, что подаст в суд и на нее, после чего ее выгонят из Европы. Я предложил тогда уж подавать в суд сразу на Толю Карпова. Папик захихикал и тему очередного суда забросил…

В первый день Рождества, 25 декабря 2012 года он неожиданно позвонил сам. Голос слабый, запинающийся, проблемы с речью скорее усилились. Очень просил перезвонить ему завтра утром. Звоню.

– Очень п-приятно, что вы пп-позвонили. Очень, очень п-приятно…

Редкая, невозможная для него фраза. Он часто останавливался, чтобы собраться с мыслями, найти правильное слово или просто передохнуть. Порой вставлял в речь какие-то иностранные слова и, понимая это, спрашивал, как это будет по-русски. К концу устал и запинался всё больше, да и паузы – становились всё длиннее… Уже давно, чтобы избежать аберрации памяти, часто встречающейся у вспоминающих прошлое, я решил записывать разговоры с ним, а точнее – всё, что говорил он. Вот этот монолог, записанный без каких-либо сокращений.

– Я вам сразу вопрос задам: если я в Москву вернусь, сильно мне по шапке дадут, как вы думаете?

– Кто даст?! – спрашиваю ошарашенно.