Злое железо

Затеплив огонек, он осторожно подул на зарождающийся костер, потянуло полынью и дымом, потом подтянул к себе мешок и выкатил из него с десяток крепких розовых картофелин.

Я так и не дождался обещанной печеной картошки, потому что уснул, подняв для тепла воротник своего кителя, втянув голову в плечи и по-детски поджав ноющие пальцы на ногах. Кто-то, Костя или Гонзик, укрыл меня пахнущим псиной колючим одеялом. Последнее, что я увидел перед тем, как отключиться, было тлеющее алым на бледном полотне апрельского рассвета пустое свято место.

Глава 11 Ночь с двумя аймами

Холодно – ночуй с двумя собаками,

Люто – ночуй с тремя собаками.

Эскимосская народная мудрость

Существовала некогда в благословенные семидесятые одна рок-группа, называлась она «Трехсобачья ночь». Играла эта команда ритм-энд-блюз и ничем особенным, кроме заковыристого названия, не запомнилась. Во всяком случае, мне, барду Авдею. Понимать это название следовало так: если просто холодно, то ты, как истинный эскимос, или чукча, по-нашему, пускаешь в свою постель одну собаку, если очень холодно – то двух, а уж когда совсем невмоготу – целых трех. Хотя в этом случае это они тебя пускают, если, конечно, захотят. От собак тепло, так что путник, находящийся с собаками в хороших отношениях, имеет шанс пережить самый лютый мороз. В общем, ребятки из «Трехсобачьей ночи» намекали на то, что они своими хитами согреют кого хочешь и в любую погоду. Наш русский вариант – собачья погода. Это ведь не только в том смысле, что хороший хозяин в холодную погоду собаку из дома не выгонит, а еще и в том, что с собакой в доме теплее. Потому и не выгонит. Не знаю, как насчет согревательных возможностей трехсобачьей музыки, но парочка дружелюбно настроенных псин мне в эту ночь совсем не помешала бы, мои отношения с аймами-обочницами явно нуждались в подогреве. Я уже заранее ежился, представляя себе эту ночку. Хорошо бы, конечно, хватить чарку-другую драконовой крови, если у Кости в его фляжке еще что-нибудь осталось, на худой конец, сошла бы и обычная водка, да вот беда – Костя отправился на Божий Камень, а в доме всебогуна Агусия спиртного, похоже, и вовсе не водилось. На стол он ничего веселого не поставил, а спрашивать после этого было как-то невежливо. Когда я все-таки, преодолев природную застенчивость, попросил чего-нибудь такого, горячительного, то получил в ответ предложение испить кваску и не мешать достойным богунам беседовать о важных вещах. Самым простым выходом из создавшегося неловкого положения было, конечно, отправиться вслед за ребятами на Божий Камень. Уж отыскать-то я их всяко отыщу, и если помощи от меня никакой, то хотя бы высплюсь по-человечески. Апрельские заморозки я уж как-нибудь переживу, а вот общество двух недружелюбных, излучающих холод женщин – вряд ли. Я подхватил спальник и бочком-бочком стал продвигаться к выходу из избы.

– Куда это ты собрался, милок? – ехидно спросил меня Агусий, отвлекаясь от беседы с коллегой Левоном. – Или девки тебе не любы? И где же это видано, чтобы лирник да от девок шарахался? Ежели лирник женщин сторонится, то, стало быть, он и не лирник вовсе, а так, балало мочальное, и место ему в предбаннике на гвоздике между шайкой и березовым веником.

– А ребятам помочь? – безнадежно спросил я. – Вдруг они без меня не справятся?

– Справятся, еще как справятся, – успокоил меня всебогун, похожий в этот момент на старика Вынько-Засунько как две одноразовые вилки в «Макдоналдсе». Вот ведь заноза!

А богун Левон вообще ничего не сказал, только смотрел на меня и многозначительно ухмылялся. Прямо-таки не служители культа, а швейцары в дешевой гостинице – эти богуны. Как будто они от таких ситуаций не только удовольствие получают, но еще и какой-то процент. Хотя, по правде говоря, какие уж тут проценты!

– Так где мне ночевать-то? – уже совсем растерянно спросил я. – На печке, что ли?

– На печке я сам лягу, на лавке Левон, если вообще спать в эту ночь станем. А уж вы, милые, втроем ступайте в сарайчик, не мешайте нам потолковать по-стариковски. Тебе ведь не впервой в сарайчике ночевать, так, Авдей?

Честное слово, вылитый Вынько-Засунко. Разве что шампанского не требует. Только вот лицо какое-то невеселое, да и по правде говоря, с чего веселиться-то? Что было – прошло, что будет – непонятно, а что есть – не смешно.

– А ребята придут, им куда деваться? – не сдавался я. – Да и не время нынче с девицами в сарайчиках тешится, грех один, а грех – он того и гляди к тебе же острым лезвием и вернется.

– Ребята работать пошли. – Всебогун махнул рукой в сторону Божьего Камня. – Полагаю, они и до утра не управятся, так что никто тебе, милок, не помешает, и не надейся. И насчет грехов не беспокойся, любой грех приплодом искупается.