«Где она их взяла? — подумал Игнатьев. — Неужели она носила их в своей маленькой сумочке?»
Даже осознавая, что всё накрылось медным тазом, он всё же предложил:
— Уже поздно. Может, ты всё-таки останешься? Спать будем в разных комнатах…
— Нет! Я ухожу! Оставляю тебя наедине с твоим маленьким сморщенным другом, с которым ты любишь разговаривать. Общайся с ним всю ночь, обсудите все ваши проблемы! Не буду вам мешать!
— Ну, спасибо тебе, Ангел! — крикнул в пустоту комнат Федор, зная, что Ангел рядом и слышит его.
— Всегда, пожалуйста! — услышал он голос внутри себя.
— Пошёл ты! — Наталья выскочила из дома, хлопнув дверью.
Игнатьев подошёл к окну, выходящему во двор, проследил, как Наташа пробежала через двор, открыла калитку ворот и её поглотила темнота. Какое-то внутреннее чутьё подсказывало Феде, что больше он Наташу никогда не увидит.
Выскочив из ворот, Наталья попыталась вспомнить, в какую сторону ей нужно идти: налево, или направо? В темноте все дома казались одинаковыми и никаких ориентиров, по которым бы она вспомнила дорогу.
«Наверное, направо! Моя мама всегда говорит, что это только мужики ходят налево, а женщина должна идти только направо», — девушка повернула направо. Она шла, цокая по асфальту туфлями на «шпильках». Шаги её ног эхом разлетались по округе. Иногда за большими заборами начинали громко лаять собаки.
Наталья шла, пока не устала. Казалось, этой улице нет конца.
— Может, нужно было идти налево? — она встала под фонарь уличного освещения, открыла сумочку, краем глаза заметила «Москвич», едущий по противоположной стороне дороги с выключенными фарами.
— Что за невезуха! Денег — кот наплакал, — говорила Наташа сама с собой, будучи уверенной в том, что на пустынной улице её никто не услышит и не примет за сумасшедшую. И почему я у этого лузера денег не взяла? Надо было остаться у него до утра, как он предлагал. И чего я ушла? Вот дура! Ду-ра!.. Холодно, блин, ни одной машины, у меня скоро начнётся ломка. Вот пздец будет! Может, вернуться назад? Я уверена, этот бесхребетный тюфяк не только не обидится, даже обрадует…
Внезапно её рассуждения вслух были прерваны. К фонарю подъехал тот же «Москвич», который Наташа увидела несколько минут назад. Автомобиль поморгал фарами.
— Ой, как хорошо, что вы остановились! — Наталья подбежала к ржавому «Москвичу», стекло со стороны водителя опустилось. За рулём сидел мужик в телогрейке и в кепке, сдвинутой на лоб.
— Тебе куда, красавица? — спросил мужик, взглядом раздевая Наталью и похотливо улыбаясь. Её это не смутило — и не таких видала.
— Мне бы до города, до Советской. Я так устала, я замёрзла.
— Садись, — улыбка мужика стала шире. — О цене договоримся.
— Ага, — Наташа запрыгнула в машину, и «Москвич» сорвался с места, попёрдывая выхлопной трубой.
Игнатьев вернулся в комнату, рухнул на кровать. Попробовал смотреть телевизор, пробежался по каналам, но не нашёл ничего интересного. Посмотрев минут пять музыкальный канал, Федя почувствовал сильную усталость, и внутреннюю опустошённость, веки его стали слипаться, и он заснул.
Во сне он увидел себя, сидящим в салоне какого-то отечественного автомобиля. Даже песня в стиле «шансон», играющая в магнитоле, не могла заглушить дребезжание и скрип в салоне, а также шум в двигателе.
На Игнатьеве была короткая коричневатая шубка, у него были длинные стройные ноги.
Он разглядывал свои ноги, обутые в туфли на «шпильках» и удивлялся, как его ноги сорок третьего размера смогли поместиться в такие маленькие туфли? Потом Федя перевёл взгляд налево. За рулём сидел какой-то колхозник в телогрейке и в кепке.
У Игнатьева сложилось впечатление, что мужик специально надвинул кепку на глаза, чтобы скрыть лицо.
Федя посмотрел в окно. За окном мелькали тёмные силуэты деревьев.
— Мы уже так долго едем. Когда приедем в город? — спросил Федя чьим-то чужим, женским голосом. Где он раньше слышал этот голос?
— Я везу тебя по кратчайшей дороге. Мы едем не по трассе, а в объезд. Так будет быстрее. Не переживай, крошка, скоро приедем.
Машина съехала с дороги и заехала в лес.
— Куда вы меня везёте? — испуганно кричит Игнатьев. С уст срывается истеричный бабский визг. Ему страшно. Он понимает, что происходит что-то страшное. То, о чём его с детства предупреждали, но он не верил, что такое может произойти с ним.
— По-моему, у меня что-то с двигателем. Слышишь шум? — Мужик слегка приглушил громкость магнитолы.
— Я слышу только про лебедя на пруду…
— Вот и я о том же. Посиди пока здесь, я сейчас посмотрю, что с движком.
Вонючий колхозник — иначе его не назовешь, запах его немытого тела и грязных носков провонял весь салон «Москвича», — заглушил двигатель, вышел из машины, захлопнул дверь. Игнатьев вылез из машины, подвернул правую ногу, сматерился. Осмотрел правую туфлю. Каблук, вроде, на месте. Кругом лес, сугробы, даже птицы не поют.
Мужик поднял крышку капота, что-то покрутил, потом повернулся к Феде.