Злой человек

Хижина, кое-как слепленная из всякого хлама, скрывалась от ветра в низине. Простая круглая крыша придавала ей вид гриба-переростка.

Хозяин – древний старик – ковырялся в земле.

Голый, каменный пол, а не почва. Только безумец может надеется на урожай.

Я спустился с холма и встал на краю "огорода".

Старик был на грани полураспада, когда смерть уже рядом, но медлит. Про таких говорят: грехи на тот свет не пускают. И они всё живут и живут. Морщины, словно трещины на земле жарким, засушливым летом, разрывали лицо на фрагменты. Костлявые руки заплесневели, как хлеб. Синюшная кожа покрыта белёсым грибком и серым налетом старческой оспы. Ладони трясутся.

– У меня нет ничего.

– Моя машина застряла. Мне нужны доски и камни.

Доходяга поднялся с земли и разогнулся. Кости лица зияют сквозь кожу. Взгляд серых, выцветших глаз скорее разумен, но лишен всякого страха.

– Если у тебя хватит еды на двоих, тогда оставайся. Утром посмотрим, что можно сделать.

Какое-то время мы разглядывали друг друга.

Я протянул руку, но старик отвернулся и пошаркал к дому.

Близилась ночь.

4

Внутри лачуга оказалась похожа на свалку никому ненужных вещей. Настоящая барахолка. Одежда, ботинки, сумки, банки, посуда, мешки, лекарства, лампы, шарики на день рождения, часы, кремы и мази, бижутерия, игральные карты, бумажные деньги, книги, горшки для цветов и много чего ещё в море хлама между островами из мусора.

Хозяин лачуги шептался с консервой у очага. Он перемешивал содержимое банки, чтобы оно прогревалось равномернее, и говорил о тяжелых камнях.

– Если оказаться с ними в воде, то утонешь.

Консерва молчала.

Старик вынул из ящика под стеной сухие коренья и бросил их в кашу. Они были похожи на черные женские волосы.

– Кто утопнет с камнем на шее, тот идёт в ад.

Он попробовал варево на вкус и скривился.

Было сложно что-то прочесть на его лице в полумраке лачуги. Ясно только одно. Он сумасшедший. Не так, как я. Его безумие принадлежит детям и старикам.

– Каша вкусная дымится, нужно есть не торопиться.

Старик закашлялся.

Он сипел, хрипел и стонал так громко, словно пытался заглушить завывание ветра и шелест песка снаружи лачуги. На секунду он показался мне чем-то другим. Странным, сросшимся в человека крысиным королем, который давным-давно лишился зубов.

Старик вытер рот.

– Нет ничего вкусней, когда что-нибудь поешь на ночь глядя. Только, тогда на душе и спокойно, когда всё съешь. Ведь они всё скребут. Эти мерзкие кошки.

Я примостился у дальней от входа стены и, убаюканный приговорами старика, вскоре уснул.

Мне снилась Лина.

Она взяла инструменты и проделала в левой части моей груди небольшое квадратное отверстие, а затем положила туда красивое сердце из алого шёлка, набитое опилками. Она сказала, что ей безумно жаль, что во мне нет ничего настоящего. Она посадила в меня это. Теперь я никогда не буду чувствовать себя одиноким.

Я дернулся и проснулся.

В хижине холодно. Ветхое жилище забито песком.

Старик посмотрел в потолок и сказал:

– Погода испортится.

Снаружи выл ветер. Пыльный, сухой.

– Ты выглядишь словно призрак.

– Я просто устал.

– Когда дует хамсин, мертвецы спускаются с гор, чтобы согреться дыханьем пустыни.

– И многим ты дал здесь приют?

Старик рассмеялся. Дико, визгливо, словно ребенок.

Он вынул из кучи хлама у очага две ржавые чашки и разлил в них еду. Серая масса со вкусом гороха и слизкого чеснока оказалась съедобной. Я глотал кашу быстро и жадно.

Ели молча.

После ужина я выкурил сигарету. Очаг угасал.

Старик громко кашлял.

Его хлипкое тело тряслось и трещало. Похоже, что под кожей у него остались лишь кости. Мышцы, сухожилия, вены и кровь давно испарились, высохли на солнце и превратились в песок.

Старик прошептал:

– Скоро умру.

– Ты здесь давно?

– Не знаю. Время какое-то странное. Может быть около месяца или больше ста лет. Я не стал бы ручаться. Моя память подводит. Зрение портится. Все, как за грязным стеклом. Иногда снаружи день, а я думаю, что все еще ночь. Всюду песок. И смотреть-то не на что. Тени ползут каждый раз в одну и ту же сторону. Я такой примитивный. И кошки скребут. Слышишь? За дверью.

– Это ветер гонит песок по пустыне.

– Вокруг нас, – старик разводит руками, – мертвецы.

– Ты слишком долго был одинок.

Старик фыркнул.

– Я встретил Бога. Он говорил мне.

– И что он сказал?

Старик подался вперед.

– Бог сотворил человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; потому что другие образы были уничтожены, когда он пробудился от тысячелетнего сна. Понимаешь, о чем я?

– Нет. Я не ищу откровения.

– Помолись вместе со мной. На удачу. За хороший путь.

– Глупости. Завтра я поеду дальше и ничего не случится.

Старик смеется припадочным смехом, а затем харкает кровью.

Может быть это рвота.

Я вижу, как что-то черное растекается у него по груди. Будто волосы.