С середины или с последних дней апреля такие страны, как Австрия, Дания, Германия, Норвегия и Швейцария, начали постепенно открывать магазины и школы, а затем — кафе и рестораны[1307]
. К середине июня данные о трафике позволили предположить, что транспортное движение нормализовалось в Берлине, Женеве, Милане, Париже и Стокгольме (в котором никто и не устраивал локдаунов)[1308]. К лету Германия жила почти нормальной жизнью[1309]. В Испании и в ряде восточноевропейских стран наблюдались значительные скачки в количестве инфицированных, но в целом к завершению летних каникул в Европе снятие ограничений проходило весьма неплохо. Число случаев отражало количество положительных тестов, но не заболеваний, а кроме того, не было никаких признаков избыточной смертности. А вот когда избыточная смертность прекратилась в Великобритании, там никакого возвращения к норме не произошло. Мобильность оставалась необычайно низкой, составляя в конце июля примерно 25 % от своего уровня до пандемии. Казалось, что ни правительство, ни простые люди и не намерены возвращаться хоть к какому-то подобию обычной занятости[1310]. В сентябре пришлось снова ограничивать массовые мероприятия.В США была другая история. Там даже в апреле все больше избирателей были готовы вернуться в работе «прямо сейчас» — особенно это касалось республиканцев и людей в возрасте от 45 до 63 лет. (Американцы помоложе, подверженные меньшему риску, не особенно-то хотели возвращаться к нормальной жизни.)[1311]
. Как мы уже успели убедиться, к этому склонялся и президент. Однако в то время как европейцы летом «открылись» достойно, сохранив социальное дистанцирование и в некоторых местах уделив больше внимания ношению масок, американцы устремились к прежней жизни беспечно и безрассудно. Социальную дистанцию почти во всей Америке уже к середине июня не соблюдал никто. Мобильность возросла по мере того, как американцы — прежде всего республиканцы — снова вернулись на дороги[1312]. Но страна возвращалась к нормальной жизни в разных штатах по-разному: губернаторы и мэры ослабляли ограничения по своему усмотрению. И все это делалось без рекомендованных предпосылок — никто не распространил тест-системы и не ускорил проведение тестов[1313], а кроме того, нигде не ввели систему эффективного отслеживания контактов (исключением, возможно, стал только Массачусетс)[1314]. Томас Пуэйо ярко высказался о рациональной стратегии правительств против COVID-19, назвав ее «Молот и танец»[1315]. Но Соединенные Штаты пытались, как в игровом автомате, «бить по кротам», причем с завязанными глазами. И невероятно легко было предсказать, что во многих штатах, где началось было улучшение, это приведет ко второй волне, а в большинстве остальных продолжится первая. Именно так и случилось в июне и в июле, особенно на Юге (прежде всего пострадали Джорджия, Флорида и Техас) и на Западе (Аризона), где из-за летней жары люди обедали, совершали покупки и общались в помещениях с кондиционерами[1316]. Прогноз Джона Кокрейна о «бестолковом открытии» сбылся[1317]. Кокрейн был прав и в другом: он сказал, что при резком возрастании числа случаев заболевания, госпитализаций и смертей люди перестроят свое поведение. Исследование доказало правоту его гипотезы. Траекторию заражения в Америке определило адаптивное поведение — а не приказы властей[1318]. И именно благодаря ему в начале августа число новых случаев и госпитализаций перестало повышаться, а потом снова снизилось. Но по той же причине возвращение к совершенно нормальной экономической жизни казалось все более и более призрачным.