Всем этим умозрительным построениям принесло бы пользу немного экономической истории. Пандемия — не ураган (или, если угодно, не зима на Кейп-Код), потому что никто не в силах точно определить, как долго она продлится. COVID-19 может выдохнуться, подобно SARS или MERS, если мы начнем вести себя разумно, — а может и остаться с нами на годы, как СПИД, убивая больше людей, чем мы сегодня в силах представить. Был один ключевой экономический момент: у нас получилось сравнительно быстро восстановить сферу предложения — Китай это уже показал, — но возродить покупательский спрос на фоне постоянного и неясного риска для здоровья будет гораздо труднее[1327]
. Предельная склонность к потреблению (ключевая концепция в «Общей теории» Кейнса, которую читают гораздо реже, чем цитируют) сильно пострадала и от самой пандемии, и от связанного с ней роста неопределенности и неуверенности. В 1957–1958 годах, когда американцы столкнулись с другой пандемией, сравнимой по степени опасности, они стоически решили принять избыточную смертность как необходимое зло — и продолжали вести дела как прежде. В 2020-м этого не случилось. Безработица не достигла уровней Великой депрессии — вопреки тому, что предсказывали чуть ли не все экономисты, — и снизилась в мае до 13 %, в июне — до 11 %, в июле — до 10 %, а в августе — до 8 %. Норма личных сбережений резко возросла во время локдауна, когда никто не мог тратить деньги, и оставалась повышенной в июне, на уровне в 19 % — в три раза превышая среднюю величину за последние девятнадцать лет и более чем вдвое — средние показатели с 1959 года[1328]. Безусловно, многие жаждали вернуться к нормальной жизни уже тогда[1329]. Но вторая волна COVID-19, захлестнувшая «солнечный пояс», а также «новое закрытие», или «приостановка», в более чем двадцати штатах[1330] задушили восстановление потребительского спроса в зародыше. Если судить по тем тенденциям, которые отражались в данных