Злоключения на острове Невезения

– Вы представляете, мне ещё пришлось оплатить часть свадьбы за гостей, которых я не звала: за сожителя, его маму, Никиных подружек. А она даже крёстных своих не соизволила пригласить! Я не выдержала и сказала: «По-моему, вот это совсем как у безродных – крёстных не звать. Или вы не православные?» Им крыть нечем: «Что же ты, Никочка?» А она хотела, чтобы я поневоле на свадьбе с отцом и бабкой общалась, больше-то никого не знаю. Крёстный её – Ванька, одноклассник мой, самый близкий друг по детдому. Жена его, Люся – тоже наша. Живут в Твери, работают на вагонзаводе, общаемся не часто, но душевно. И подарков они ей дарили побольше, чем этот так называемый отец. А крёстная – моя подружка по художественному училищу Юлька. Конечно, богема, но друг верный. А Ника их так обидела! Только ради меня пошли. И вот, вы понимаете, на свадьбе меня ждал сюрприз. У них по сценарию мы должны были вдвоём из темноты с этим так называемым отцом свечу выносить, передавать молодым и потом целоваться! А называется это «свеча любви». Это же унижение! Если бы я была на свадьбе одна, я бы всё это вынуждена была терпеть. А тут друзья! Ну, Ванька ловко так опрокинул на папашу греческий салат, а пока он отряхивался, схватил своей ручищей и руку мою, и свечу, и вывел из темноты. И поцеловал. Ника взвыла: «Дядя Ваня, ты что?» А Ванька поворачивается к ней и говорит: «Ника, пришла пора узнать тебе правду. Недаром ты носишь мою фамилию и отчество!» А Витька от меня ушёл ещё до рождения Ники, и я взяла и записала её Ивановной в честь Ивана, родства не помнящего. А фамилия у нас по детдому одна – Тверитиновы. Люська Ваньке подыграла: «Да, Ника, ты наша! А Ваньку с Ольгой я простила!» и вишенкой на торте – Юлькин театральный шёпот на весь зал: «Видишь ли, Витькина спермограмма оказалась нулевой». В общем, сваты показали нам на выход. Мы ушли, хотя Юлька сопротивлялась: «За чей счёт банкет?» Потом Люська: «Неудобно, поели-попили, а подарок не вручили». А Юлька: «На развод вручите». И мы поехали к Диме. Утром все вместе пошли в Дворец бракосочетаний, и мы с Димой подали заявление. А вечером улетели в Рим.

– А дочь?

– Дима отобрал у меня телефон и купил новый. А старый отдал Юльке, чтобы с моими заказчиками переговоры вела. Кстати, она и жила тогда у меня, с очередным бойфрендом разбегалась. Ника в квартиру ворвалась – там Юлька. По телефону звонит – опять Юлька! Так что выяснение отношений было отложено на две недели.

– И что она говорила?

– Что я ей не мать.

– А ты?

– Марья Кузьминична, я сдалась! Я сказала: не мать – так не мать. Насильно мил не будешь. Иди к своей второй маме!

– А деньги?

– Ну, деньги… даю, конечно. Она ещё истерику закатила, когда узнала, что мы с Димой поженились: «На мужика меня променяла». При Диме. А он ей: «Это ты мать на мужика променяла». Она опешила. Потом: «Я молодая!» А он: «А мать твоя старая. Ей горшок нужно подавать. Если я уйду, ты вернёшься, чтобы подавать?»

– Ладно, Оля, всё образуется. Два малыша – это не келоидный рубец, от гипноза не рассосётся. Свекрови надолго не хватит, и дочь поневоле приползёт к тебе. Только ты не бросайся грудью на амбразуру, дождись, чтобы она осознала, что обидела тебя.

– Дима то же самое говорит. Так вот, когда меня к внукам не пустили, он взял отпуск и повёз меня сюда.

– Зачем?

– Дима предложил мне разыскать моих родных. Я немного помню свою семью, но мало. Помню, что мама рыдала и ругалась, а папа гладил меня по головке. Потом мама уехала, а папа запил. А потом меня отвезли в детдом. Это был такой шок! Но я быстро привыкла. В общем-то, не так там было плохо. У нас были добрые воспитатели, очень хорошая директор и дружные ребята. А Дима съездил туда и узнал то, что было до детдома. Не думайте, он не полицейский… то есть он, конечно, майор, но не детектив, не сыщик, просто оцифровывает старые дела в архиве. Вот!

– Я это поняла, когда увидела забитый им гвоздь.

Посмеялись. Ольга продолжила:

– В общем, Тверитинова – детдомовская фамилия. Поэтому мы с Ванькой однофамильцы. Ему в доме малютки фамилию дали, он подкидыш. А у меня папина… то есть приёмного папы. Он тоже детдомовский был. У них с женой не было детей, и они взяли меня из дома малютки…

– … где твоя фамилия была Рясова?

– Да! Понимаете, местный архив сгорел. Но Дима догадался сходить в больничный архив и нашёл карточку моей биологической матери. Она тоже испорченная оказалась, мыши её погрызли. Вот ксерокопии.

– Да, место прописки – Рясово Пружинского района. Специально так далеко заехала, чтобы родить и бросить. Ты предполагаешь, что буква «Н» – инициал?

– Да. Только неизвестно какой. То ли имя, то ли отчество.

– А в большом Рясово вы были?

– Да, там мы в сельсовете у секретаря просмотрели похозяйственные книги. Они заведены бог знает когда, в конце пятидесятых. Дима сказал, что расследует старое дело, и мы два дня сидели с книгами. Там много Рясовых с «Н», но женщин детородного возраста на 61 год всего две, обе умерли. А у вас – почти все!