Ночь была свежа, но холод до тела не добрался. Можжевельник справился с ролью матраса, а брезент – с ролью спального мешка. Но утром пришлось понервничать. Кто-то затряс за плечо, одновременно зажимая рот, чтобы не кричал. Дымов взвился, вытаращив глаза, схватился за пистолет, который сунул под себя. Мишка отпрянул, приложив палец к губам.
– Тихо, товарищ майор. Это я, а вы что подумали?
Ругань застряла в горле.
– Балабанов, ты что? – сдавленно просипел Дымов.
Мишка продолжал прижимать палец к губам, глаза поблескивали. Уже светало, серая бледность растекалась по лесу, вползала в овраг. Пушкарь разбудил Садовского – тем же странным образом, прошипел, чтобы не орал. Садовский дергался, но молча.
– Немцы, – сообщил Балабанов и стал карабкаться на склон. Остальные рассредоточились по пади. Дымов забрался на косогор, держась за плетущийся по скату корень, высунул голову. Подобного он не ожидал. Как чувствовал, когда приказал перед сном покинуть машину!
У почтового фургона стояли двое в прорезиненных плащах. Матово отливали стальные каски. Солдаты тихо переговаривались. Из полумрака материализовался третий – так же одетый. Он осторожно ступал, и все же под ногами хрустнула ветка. Солдат застыл, остальные повернулись к нему. Потом все трое пришли в движение, один добрался до кабины, заглянул внутрь, двинулся в обход капота. Две тени колебались позади фургона. Скрипнула дверь, ведущая в чрево кузова, и снова стало тихо. Заметался лучик света. Он покинул кузов, зашарил по кочкам, озарил бугристые стволы сосен. Солдаты стали приглушенно совещаться. Дымов всматривался. Сколько их? Только трое? Или стоит ждать нашествия? Это не мотоциклисты – в противном случае оперативники проснулись бы от треска моторов. На чем бы эти люди ни прибыли, транспорт остался на дороге. Что они здесь делали? Пешком прочесывали лес, когда ни черта не видно? Скорее всего, местный житель засек, как почтовый фургон сворачивает в лес, а ранее нашли тело «почтового работника» со свернутой шеей.
Просыпалась злость. Немцам больше нечем заняться? Догадались, с кем имеют дело?
Солдаты разделились, стали осматривать лес в районе фургона. Свет запрыгал по поляне, поскрипывала земля под тяжелыми подошвами. Подошел пехотинец – он засек овраг, о чем и оповестил товарищей. По мере приближения немцев головы оперативников стали плавно исчезать. Дымов сползал вниз, энергично жестикулируя. Фриц хрипло дышал. Он был уже рядом, подошел к краю оврага, присел на корточки. Осветилась пядь оврага. Влад сжался в расщелине, прорезающей откос. Целиком в ней спрятаться было невозможно. Стоит солдату вытянуть шею…
– Конрад, Ганс, идите сюда, здесь кто-то был, – позвал военный.
Не очень красивая складывалась ситуация. «Кто-то» был, это точно – лежанки из можжевельника служили наглядным тому подтверждением. Пальцы сжали рукоятку ножа. Солдат закряхтел, опустил ногу в обрыв, сел на край, свесил вторую ногу. Видимо, решил съехать на пятках, но не рассчитал, замахал руками. Он доехал до пади, не устоял, повалился на бок. Дымов мгновенно оседлал его, ударил ножом в грудь – и отпрянул, чтобы не попасть под фонтан крови, откатился. Немец, издавая булькающие звуки, выплескивал кровавую пену. Бесшумно подлетели двое «молодых», схватили раненого за конечности, потащили за изгиб лощины. Несколько секунд – и вернулась тишина. Яркий свет двух фонарей осветил лощину. Бурые капли на растрепанных ветках вряд ли могли заметить.
– Дитрих, ты где? – позвал солдат.
«Хана вашему Дитриху», – подумал Влад. Он опять сжался в расщелине, приготовил пистолет к стрельбе.
– Черт, куда он делся? – Пехотинец опустился на корточки, вглядываясь в темноту. Второй переминался рядом. Титанами ума эти люди точно не являлись.
– Да здесь я… – глухо прохрипел по-немецки Дымов. Без стрельбы, по-видимому, не обойтись.
– О, ты здесь? – удивился сослуживец. – Ты куда забрался? Что у тебя с голосом, Дитрих?