Злые вихри

«А чертъ съ нею!-- думалъ онъ.-- Мн-то что!.. Благо она хитра и не теряетъ голову. Все у нея шито-крыто, вдь, вотъ при постороннихъ никогда его нтъ, да и бываетъ онъ, кажется, не всякія день... Ну, да это ихъ дло! Умна, не ползетъ въ петлю... Про Аникева чортъ знаетъ что болтаютъ: тутъ и жена его, и эта маленькая Хрепелева, а объ Алинушк ни звука... Можетъ, она сама и сплетни-то вс эти пустила, для отвода глазъ... Ловка, ловка»!

Онъ совсмъ успокоился, на половину жены и не заглядывалъ, а встрчаясь изрдка съ Аникевымъ, любезно скриплъ ему:

-- А! Михаилъ Александровичъ! ch'er cousin! Ну, какъ длишки?..

XX.

Однако, «la b^ete» ошибался. Алина хоть и не совсмъ, но все же въ достаточной степени потеряла голову. На нее налетла настоящая гроза долго скоплявшейся, долго сдерживаемой страсти.

Она не могла теперь понять, какъ это прожила столько лтъ безь своего Миши. Она ужо забыла созданную ею «легенду», въ которой не было больше надобности, и спшила наслаждаться счастливымъ настоящимъ, разъ оно пришло и не уйдетъ отъ нея. Ей, дйствительно, представлялось, что ея съ Мишей будущее обезпечено навсегда. Никакихъ упрековъ совсти, никакихъ опасеній, никакой неловкости она не чувствовала.

Да и какіе упреки, какая неловкость въ ея-то положеніи, съ фиктивнымъ мужемъ, получившимъ отъ нея даже больше того, что слдовало ему по договору!

Этотъ мужъ въ первую минуту смутилъ Аникева: но теперь все объяснилось, Аникевъ ей вритъ и уже не поднимаетъ этихъ противныхъ вопросовъ. Они счастливыми даже тайна ихъ любви, необходимость скрываться, только придаетъ, какъ ей чувствуется, больше прелести и поэзіи ихъ встрчамъ, ихъ блаженнымъ свиданіямъ

Они ужъ провели въ уютной тишин ея маленькой гостиной и причудливой спальни нсколько зачарованныхъ вечеровъ. Никто не могъ нарушить ихъ уединенія. И такихъ вечеровъ будетъ много. Алина объявила мужу, что она всю весну и даже, пожалуй, часть лта останется въ Петербург, а потомъ подетъ одна въ Петровское. Онъ отлично понялъ, что все это значитъ; но не сказалъ ей ни слова, а только пожалъ плечами и хрюкнулъ въ знакъ дружескаго предостереженія и совта быть осторожной.

Между тмъ «общество» разъзжалось, и Алина съ каждымъ днемъ чувствовала себя свободнй и свободнй. Она не стсняясь почти каждый день могла видаться съ Аникевымъ, звала его обдать съ нею вдвоемъ и не отпускала его до поздняго вечера

Всегда сдержанная, обдумывавшая всякое свое слово, всякое движеніе, передъ нимъ она сбрасывала свтскую маску, становилась юной, веселой, даже болтливой. Она разсказывала ему все, чего навидалась и наслушалась за эти годы. Она передавала ему закулисную, скандальную хронику, гд было, конечно, много ужасающей правды; но еще больше, гораздо больше завдомой лжи и клеветы, созданныхъ въ глубин какой нибудь мстящей, мелкой, безсильной душонки и пущенныхъ въ обращеніе.

Сначала онъ слушалъ вс эти исторіи съ видимымъ интересомъ, глядлъ ей въ глаза не отрываясь, смялся вмст съ нею, ловилъ каждое ея слово.

Но дло въ томъ, что онъ совсмъ даже и не думалъ объ этихъ исторіяхъ, смыслъ ихъ ускользалъ отъ него. Ему просто доставляло наслажденіе любоваться ея красотою, оживленіемъ, блескомъ ея глазъ, улыбками, смхомъ, звукомъ ея голоса.

Она умла хорошо разсказывать, представлять въ лицахъ; это выходило у нея живо, смшно, комично. Порою она становилась остроумна и зла, и очень тонко и колко язвила тхъ, кто былъ ей почему-либо непріятенъ.

Она еще полна была впечатлніями того времени, когда ей съ большимъ трудомъ приходилось устраивать свое положеніе въ обществ. Прежде чмъ завоевать себ, съ могущественной помощью Натальи Порфирьевны Талубьевой-Вилимской, прочное и почетное мсто, она прошла черезъ длинный строй всяческихъ щелчковъ ея самолюбію, и никогда не могла забыть этого.

Вс эти «обоего полы знатныя особы», когда-то вольно или невольно нанесшія ей большія и малыя обиды, были ея врагами. Нужды нтъ, что они давно забыли старое и теперь относились къ ней совсмъ добродушно, признали ее лучшимъ украшеніемъ своихъ гостиныхъ, звали ее къ себ, бывали у нея, считались ея добрыми знакомыми, ея «кружкомъ».

-- О, я еще припомню ей это!..-- говорила она Аникеву про какую-нибудь свтскую даму.

-- Ну, да онъ прошлою зимой на горькомъ опыт могъ бы узнать, что меня нельзя обижать безнаказанно. Жаль только, что онъ врядъ-ли догадался, кто это устроилъ ему нсколько непріятныхъ сюрпризовъ...-- объясняла она про какого нибудь господина, не пожелавшаго въ свое время оказать «la b^ete» протекцію.

Если-бы она не потеряла головы отъ страсти, если-бы попрежнему владла собою, она остереглась бы посвящать Аникева въ такіе тайники своихъ длъ и отношеній. Но ей было не до разсужденій, въ ней кипла потребность говорить съ этимъ дорогимъ человкомъ, съ этимъ единственнымъ другомъ, безъ всякихъ сдержекъ, съ той прежней «снжковской» откровенностью. Вдь, она такъ долго таила въ себ все, вдь, и она была такъ же одинока, какъ и Аникевъ, такъ же глубоко одинока и несчастна, только почти не сознавала своего несчастья...