Злые вихри

Онъ примазывался къ кутящимъ купчикамъ или къ юнымъ провинціаламъ, покинувшимъ родное гнздо и затерявшимся въ столиц. Онъ спаивалъ ихъ самымъ ловкимъ образомъ, посвящаль ихъ во вс таинства самаго неслыханнаго разврата и, живя на ихъ счетъ, временно приводилъ въ порядокъ свою вншность, наполнялъ свой кошелекъ.

Доходило до того, что два, три мсяца онъ могъ выдавать себя снова за богатаго человка, катался какъ сыръ въ масл, расширялъ свои операціи. Но у него никогда не хватало ума довести дло до конца, онъ не въ состояніи былъ надолго держать въ повиновеніи избранную жертву. Жертва скоро возмущалась и начинала чувствовать къ нему невыносимое отвращеніе. Не разъ все кончалось для «la b^ete» крупными «физическими» непріятностями и даже посл одной изъ нихъ ему пришлось недль шесть вылежать въ больниц.

Такимъ образомъ, вслдъ за разгульными и пьяными мсяцами, наступала почти полная нищета. Никто этого не знаетъ; но, вдь, ему приходилось нсколько разъ протягивать руку...

Вотъ онъ мчится теперь по Малой Морской мимо магазина «Штоля и Шмита». И вспоминается ему: Морозный день, ледяной втеръ пронизываетъ, а онъ въ осеннемъ пальто на легонькой подкладк. Онъ второй день не лъ, такъ таки и не лъ ничего, въ карман ни копйки. Онъ дрожитъ всмъ тломъ и не стучитъ зубами только потому, что зубовъ нтъ.

Нарядная молодая дама вышла отъ «Штоля и Шмита» и собирается ссть въ карету.і

-- Madame, au nom du ciel... je meurs de faim!-- простоналъ онъ, подходя къ ней.

Она взглянула ему въ лицо и отшатнулась отъ него съ невольнымъ слабымъ крикомъ ужаса и отвращенія.

Но хорошій выговоръ французской фразы сдлалъ свое длъ. Дама вынула портъ-монэ, бросила ему пятирублевую бумажку и поспшила ссть въ карету.

Это была счастливая пятирублевая бумажка. Благодаря ей «la b^etе» не только утолилъ свой голодъ и жажду, но въ тотъ же вечеръ нашелъ самаго глупаго и доврчиваго юнаго провинціала, помогшаго ему экипироваться и вернуть себ боле или мене человческій образъ.

А потомъ скоро подоспло нежданное, огромное наслдство дда. «La b^ete» подлчился, избавился отъ опухоли носа, отековъ лица, вставилъ великолпныя челюсти, пересталъ пить, вернулъ себ давно покинутую приличность, въ которой былъ когда-то воспитанъ и, хоть и мало выигравъ въ привлекательности, все-же вотъ дошелъ, наконецъ, до того, что швейцары стали принимать его за японскаго посланника.

Даму, бросившую ему пятирублевую бумажку, онъ не только встрчалъ въ свт, но встрчалъ и у себя, такъ какъ она состояла членомъ того благотворительнаго общества, гд предсдательствовала Алина. Онъ даже особенно любилъ бесдовать и любезничать съ этой дамой. Ей, конечно, не могло и присниться, что этотъ глупый и любезный уродъ, принадлежащій къ одному съ нею кругу и даже приходящійся какимъ-то дальнимъ родственникомъ ея мужу, тотъ самый ужасный нищій, котораго она такъ испугалась нсколько лтъ тому назадъ, выходя изъ магазина «Штоля и Шмита».

Онъ же глядлъ ей въ глаза, и ему было пріятно, до сладострастія пріятно мысленно повторять: «ну, а что, кабы ты знала? что, кабы знала?!»

Онъ былъ спокоенъ: именно такое прошлое, и именно при такой перемн обстоятельствъ, никогда не всплываетъ. А еслибы даже и всплыло, кто-жъ бы этому поврилъ, кто-жъ бы не почелъ все это лишь гнусною клеветою, придуманной отъ зависти къ богатому и знатному человку, крпко утвердившемуся въ «обществ»

Да, онъ теперь у пристани, на благодатной земл. Онъ ужъ пустилъ корни, и ничмъ не сковырнешь его. Впереди только блескъ, торжество, всякое благополучіе. И надо признаться почти все это дло рукъ Алины. Безъ нея ничего не давалось, въ руки. Главное-же, онъ помнилъ, какъ одинъ разъ случилось, что, недовольная имъ, она взяла да и ухала изъ Петербурга. Онъ хохоталъ и скриплъ:

-- Ну что-жъ, матушка, съ Богомъ, скатертью дорога! Теперь я безъ няньки обойдусь, ходить-то выучился!

Однако, черезъ три, четыре недли для него стало ясно, что безъ этой няньки совсмъ плохо. Онъ былъ слишкомъ глупъ, безтактно развязенъ и противенъ. На него качали коситься, имъ пренебрегали, онъ слышалъ только вопросы о княгин, онъ не получалъ интересныхъ для него приглашеній. Пришлось вернуть няньку и общать ей никогда по выходить изъ повиновенія, пришлось согласиться на вс ея требованія. И жизнь опять покатилась плавно и мягко, «какъ на резиновыхъ шинахъ».

Теперь, постигнувъ цли своихъ самыхъ свтлыхъ мечтаній, князь боле чмъ когда-либо убдился во всемогуществ Алины. Онъ глядлъ на нее съ невольнымъ уваженіемъ и относился къ ней бережно, не желая ничмъ раздражать ея. Онъ не позволялъ себ никакихъ намековъ на счетъ Аникева, хоть и ясно видлъ, что «она вернулась къ старымъ шашнямъ».