Злые вихри

«А то нешто можно этакъ жить? Книги, вотъ уже не одинъ мсяцъ, и не раскрываются, будто ихъ и нтъ совсмъ на свт. Не то, что писать по ночамъ, какъ прежде, а и записочки маленькой написать не можетъ. Струментъ-піанино, такъ и тотъ даже пылится...»

Но появленія снова на сцену Алины и, одновременно съ нею, какой-то новой бловолосой «штучки» Платонъ Пирожковъ окончательно не могъ переварить. Это разбивало вс его планы, вс надежды, представлялось окончательной безвозвратной гибелью.

«Господи Боже, да, вдь, сть скоро нечего будетъ, а онъ себ и въ усъ не дуетъ! Оглашенный, право оглашенный!» -- съ отчаяніемъ думалъ «дятелъ», подобраннымъ ключемъ отпирая въ барскомъ стол ящикъ, гд всегда хранились деньги, и принимаясь пересчитывать кредитныя бумажки.

«Сто, двсти... тутъ двадцать... еще пятьдесятъ... вотъ и все, а получки скоро никакой не предвидится!.. По жидамъ черезъ недлю гонять меня станетъ»...

«Нтъ, съ этакимъ дьяволомъ силъ нту больше... я сбгу! Найду себ генеральское, либо княжеское мсто... вызднымъ буду... одежа и все въ порядк... человкъ бывалый, по всмъ заграницамъ зжалъ... да меня озолотятъ, оцнку мн настоящую сдлаютъ, а онъ и сиди одинъ, некормленный да нетопленный, хоть съ голоду поколй, мн-то что!»

На этомъ ршеніи и остановился Платонъ Пирожковъ, опять прошелъ въ свою комнату и вышелъ оттуда въ длинномъ ваточномъ пальто съ мерлушковымъ воротникомъ и въ заграничномъ «котелк» на голов.

Онъ прошелъ черезъ кухню, заперъ дверь снаружи и ключъ взялъ съ собою.

На улиц ощъ представлялъ изъ себя довольно невроятную фигуру: между «котелкомъ» и мерлушкой выступалъ громадный носъ, повшенный на еще боле громадныхъ желтыхъ усахъ, и кром носа да усовъ ршительно ничего не было видно. На выздного лакея, ищущаго генеральскаго или княжескаго мста, онъ, во всякомъ случа, былъ совсмъ непохожъ.

Тоска, несносная тоска, сосала сердце бднаго «дятла». Онъ направлялся къ князю Вово, который вотъ появился, да сейчасъ же и пропалъ въ самое нужное время.

«Втрогонъ баринъ,-- размышлялъ про него «дятелъ»:-- а все-жъ таки окром него къ кому теперь пойдешь, кому про вс эти накости разскажешь! Не къ братцу же Николаю Александровичу! Этотъ и слушать не станетъ... Ты, молъ, лакей, ну и служи, исполняй свои обязанности, а въ барскія дла не мшайся... Всегда таковъ былъ, сызмальства... никакого въ немъ человческаго пониманія нтъ... Ишь ты, обязанности! Да коли тутъ и обязанностевъ-то нтъ никакихъ, одно голое тиранство!.. Князь вотъ хоть и втрогонъ и человкъ совсмъ неположительный, все-жъ-таки въ немъ чувство есть и жалость... Онъ витъ можетъ и на слдъ «штучки» наведетъ»...

XXXII.

Николай Александровичъ Аникевъ пріхалъ съ юга Россіи, гд въ теченіе послднихъ четырехъ лтъ занималъ хорошо оплачиваемое мсто въ правленіи одного изъ еврейско-русскихъ «Обществъ». Это мсто онъ получилъ, такъ сказать, въ приданое за своей женою, такъ какъ отецъ ея, Борисъ Веньяминовичъ Самуиловъ, дйствительный статскій совтникъ и русскій дворянинъ, былъ однимъ изъ учредителей «Общества».

Николай Александровичъ остановился въ «Европейской гостиниц» и занялъ очень представительный «номеръ», состоящій изъ передней, большой высокой гостиной, меблированной довольно чисто, даже съ претензіей на роскошь, и просторной спальни.

Въ этихъ комнатахъ почти не было воздуха, благодаря паровому отопленію, поднимавшему термометръ иной разъ градусовъ до двадцати пяти; но зато можно было «прилично» принять кого угодно.

Было рано. Большіе аляповатые часы на камин показывали всего только половину десятаго. Несмотря, однако, на раннее время Николай Александровичъ давно уже былъ одтъ, и даже усплъ напиться чаю и слегка позавтракать, что доказывали серебряный самоварчикъ и тарелки въ уголку, на кругломъ, покрытомъ блой скатертью, столик.

Николай Александровичъ, плотный и видный господинъ, лтъ подъ сорокъ, нисколько не походилъ на брата. Небольшая голова съ пордвшими, коротко подстриженными темными волосами, круглая борода, кое-гд уже подернутая сдиною, крупный, неправильный носъ, толстыя губы, глубоко сидящіе, безпокойные каріе глаза подъ густыми сростающимися бровями.

Въ общемъ онъ былъ недуренъ и весьма представителенъ; только въ немъ не замчалось и слда того прирожденнаго, тонкаго изящества, которое его братъ унаслдовалъ отъ красавицы матери.

Николай Александровичъ большими шагами ходилъ по мягкому, пыльному ковру гостиной. Онъ былъ не одинъ. На маленькомъ пунцовомъ диван возл камина чернымъ пятномъ выдлялись скорбная, почти траурная фигура Лидіи Андреевны. Она явилась сейчасъ посл девяти, очень мило исполнила сцену радостнаго родственнаго свиданія, объяснила свой ранній визитъ тмъ, что, вернувшись вчера изъ Царскаго, гд гостила съ Соней, увидла карточку прізжаго и такъ обрадовалась, такъ спшила его обнять, такъ боялась, что если прійдеть сегодня поздне, то наврно не застанетъ его...