Злые вихри

Онъ подошелъ къ письменному столу и увидлъ, что баринъ, наконецъ, распечаталъ и прочелъ вс письма, скопившіяся за эти дни. Тогда онъ въ свою очередь вынулъ ихъ изъ конвертовъ и принялся разбирать почерки.

Это было для него обычнымъ дломъ и казалось ему не только непредосудительнымъ, но даже входящимъ въ кругъ его прямыхъ обязанностей.

Разобралъ «дятелъ» и записку «братца Николая Александровича», гд тотъ писалъ, что онъ ужъ нсколько дней въ Петербург, отчаялся застать брата; но все же хотлъ бы съ нимъ поскоре повидаться и проситъ его захать къ нему пораньше утромъ въ «Европейскую гостинницу». Разобралъ «дятелъ» и маленькую записочку Алины. Эту записочку онъ и перевертывалъ, и нюхалъ, долго соображая, отъ кого она можетъ быть. Почеркъ знакомый, очень что-то знакомый. Наконецъ, онъ вспомнилъ чей это, дйствительно, хорошо ему знакомый и памятный, почеркъ.

Сдлавъ такое открытіе, «дятелъ» даже позеленлъ.

«Вотъ оно что!.. Опять снюхались... опять эта самая снжковская канитель начнется... То-то онъ ошаллъ совсмъ... Одно къ одному!.. Ну, теперь что-жъ -- прямо въ желтый домъ... Страшное дло, не сносить ему головы... Ишь, вдь, дьяволъ!..» -- мрачно и безнадежно думалъ «дятелъ», свсивъ носъ на сторону и прибирая письма.

Онъ отперъ красивую инкрустированную шкатулочку съ папиросами и сигарами, стоявшую на стол, вынулъ изъ кармана свой старый кожаный портсигаръ и наполнилъ его барскими папиросами.

Въ кухн раздался рзкій звонокъ.

«Дворникъ дрова принесъ»,-- сообразилъ Платонъ Пирожковъ, поставивъ шкатулочку на мсто, положилъ портсигаръ въ карманъ и пошелъ отпирать.

Это и былъ дворникъ, огромный молодой малый, съ вязанкой дровъ за плечами.

-- И что это за модель!-- сердито заговорилъ дворникъ, шагнувъ черезъ порогъ и грузно сваливая свою ношу на полъ: -- третій разъ дрова приношу, звонилъ, звонилъ, стучалъ, стучалъ, кулаки вс отшибъ, а вы, Платонъ Ивановичъ, и не откликаетесь...

-- А какъ же теб откликнуться, коли меня дома не было, по парадной бгалъ съ самымъ, что ни есть естреннымъ порученіемъ отъ барина?-- спокойно и не задумываясь совралъ «дятелъ».

-- Тэ-экъ-съ!-- протянулъ дворникъ, проводя глазомъ на полуштофъ, стоявшій прямо передъ нимъ.-- Прозябли видно, Платонъ Иванычъ, горяченькую пропустили..! Вотъ бы и рабочаго человка попотчевать... Какъ передъ Истиннымъ, три раза съ дровами задаромъ по лстниц подымался...

-- Лопай!-- снисходительно отвтилъ Платонъ Пирожковъ, налилъ изъ полуштофа полный стаканчикъ и подалъ его дворнику.

Тотъ проглотилъ залпомъ, утерся рукавомъ, крякнулъ отъ удовольствія.

-- Эхъ, славно! Особливо утреннимъ дломъ, на ходу ежели... такъ по всмъ жилушкамъ съ головы до ногъ и разольется, такъ и переберетъ... А баринъ-то твой, Платонъ Иванычъ, видно баловникъ!-- вдругъ неожиданно заключилъ дворникъ.

-- То есть, это ты насчетъ чего?-- подозрительно спросилъ «дятелъ».

-- А насчетъ того самаго... женскаго пола

-- Изъ чего-жъ собственно ты полагаешь?

-- Да вотъ штучка-то вчерась прізжала...

-- Какая штучка? Когда штучка?

«Дятелъ» совсмъ растерялся.

-- Ишь! какая! Да нешто васъ дома не было?

-- Не было, весь вечеръ не было... ей-Богу, до вечерень еще услали.

-- А она, штучка-то, передъ сумерками прізжала. Швейцаръ-то отлучился въ трактиръ съ землякомъ, меня просилъ у дверей постоять. Вотъ и стою я... Подъзжаетъ извозчикъ, расплатилась она, скокъ, и прямо ко мн: «здсь, молъ, живетъ господинъ Аникевъ? Какъ, молъ, пройти?..» Я и показалъ...

-- Какая же она изъ себя?-- спросилъ Платонъ Пирожковъ упавшимъ голосомъ.

-- Съ рыла-то я, признаться, не разглядлъ, а тому подивился, что ужъ мала больно да тонка, посадить ее на ладонь, дунуть, ну, и полетитъ какъ перо... Блобрысенькая такая, какъ подымалась по лстниц, запримтилъ я... волосы-то б--лые, что твой лёнъ!.. И какъ это господа въ такихъ скусъ находятъ? Только названье, что баба, а хлопнулъ и нтъ ничего!

-- Да ты не врешь?-- перебилъ его Платонъ Пирожковъ, окончательно теряясь отъ подобныхъ показаній.

Онъ сразу подумалъ, конечно, что это прізжала вчера Алина; но ея высокая, пышная фигура, ея темные волосы никакъ не подходили къ описанію этой «штучки».

-- Чего-жъ мн врать? Эка невидаль! Всякаго навидались,-- усмхнулся дворникъ, пожавъ плечемъ.

-- И что-жъ... долго она пробыла?

-- Да съ часъ, не то съ два, пожалуй... ужъ совсмъ давно стемнло, давно фонари залегли, какъ я-жъ ей и дверь отворилъ. Швейцаръ-то все въ трактир, а мн Богъ прибыль послалъ... «Спасибо»,-- говоритъ оно, сунула мн въ руку, а сама какъ побжитъ! Бумажка у меня въ рук, глянулъ я у фонаря -- цлковый рупь! Ну, думаю, видно съ большой радости!

Платонъ Пирожковъ потянулся, поднялъ носъ и вдругъ не своимъ голосомъ произнесъ:

-- Водку ты выпилъ, дрова сложилъ, чего-жъ стоишь? Али думаешь, время мн съ тобой балясы точить? Дловъ у меня что ли мало?

Дворникъ только ухмыльнулся и вышелъ изъ кухни, ясно говоря своими смющимися глазами: «смотри не лопни съ зависти... Что ужъ тутъ -- ты-то, братъ, прозвалъ, тебя дома не было, а у меня цлковый-рупь въ карман!».

XXXI.