Злые вихри

Тутъ же помщалась и великолпная шкатулка покойницы, но Вово, несмотря на большой соблазнъ, не прикасался къ ней и даже приказывалъ на ночь уносить ее въ другую комнату. Шкатулка вызывала въ немъ воспоминаніе о доброй старушк, ея смерти, панихидахъ и похоронахъ, а онъ не на шутку боялся покойниковъ. Онъ надялся, что это скоро пройдетъ и онъ будетъ безмятежно наслаждаться интересной вещицей. Пока же, лучше не смотрть на нее, особенно на ночь.

«Дятелъ» вошелъ, какъ и всегда, бокомъ и скосивъ носъ. Онъ кинулъ быстрый взглядъ на свои блистательные сапоги, а затмъ втянулъ въ себя воздухъ, пропитанный смсью всякихъ благоуханій, вышедшихъ изъ парфюмерныхъ лабораторій Парижа и Лондона.

«Ишь надушилъ!-- подумалъ онъ:-- не продохнешь!.. Это еще пронзительне, чмъ наша индйская вервена, чтобъ ей пусто было!»

-- Честь имю кланяться, ваше сіятельство!-- почтительно произнесъ онъ, косясь на диковинный пудермантель Вово.

-- Здравствуй, Платонъ Пирожковъ!-- ласково отозвался Вово, не отрываясь отъ зеркала, сморщивъ все лицо и вырывая крошечными щипчиками два слишкомъ длинныхъ волоска, вздумавшихъ совсмъ некстати рости и упорно торчать изъ правой брови.-- Что Михаилъ Александровичъ? здоровъ? у тебя врно письмо? давай сюда!

-- Никакъ нтъ, ваше сіятельство, я не отъ барина, а то есть самовольно, не извольте гнваться...

-- А! что-жъ такое случилось? Не пугай, говори скоре...

«Дятелъ» безнадежно махнулъ рукою.

-- Къ самому окончательному, то есть, концу подступило,-- мрачно произнесъ онъ.

-- Что-о?

-- Къ самому, говорю, концу... Какъ вамъ угодно, а я молчать и терпть не согласенъ... Они не въ своемъ вид...

Вово въ пудермантел, черныхъ, шелковыхъ чулкахъ со стрлками и дамскихъ туфелькахъ вскочилъ изъ-за зеркала и подбжалъ къ «дятлу».

-- Платонъ Пирожковъ, не выводи ты меня изъ терпнія... Я тебя бить буду!-- сердито закричалъ онъ.-- Что за чепуху ты несешь! Какъ это не въ своемъ вид? Что такое значитъ?

-- А хоть бейте!-- тоже озлился «дятелъ» и поднялъ носъ.-- Истину я вамъ докладываю... Не въ своемъ они вид... Сами посудите: человческаго слова отъ нихъ добиться нельзя, съ голоду себя морятъ... Вчерась не обдамши, вечеромъ тоже ничего, ныньче утромъ безъ чаю раннимъ рано выбжали на улицу и голодные то невдомо гд, извините, шляются. Разв такъ господа длаютъ? Сами посудите... Всю недлю, съ тхъ самыхъ поръ какъ вы были, ровно маятникъ, туда-сюда, а къ людямъ хорошимъ ни ногою... Ни къ намъ кто, ни мы къ кому... Все васъ я поджидалъ, ваше сіятельство, думалъ, прідете, разговорите, авось урезоните... а васъ и слдъ простылъ.

Вово поморщился.

-- Каждый день собирался,-- скороговоркой шепнулъ онъ,-- да длъ поверхъ головы... не могъ... но могъ! Съ чего же это онъ? Сонечка что ли больна?

-- Никакъ нтъ-съ, не больна Сонечка, а нтъ ее, изъ Петербурга се увезли въ Царское...

Для «дятла» было достаточно двухъ минутныхъ столкновеній съ горничной Лидіи Андреевны, чтобы завести знакомство, основанное на взаимной любознательности. Онъ уже два раза тихомолкомъ былъ на Фурштатской и отлично зналъ вс обстоятельства.

-- Такъ вотъ что!-- нсколько растерянно сказалъ Вово.-- Ну, барыня!..

-- Барыня у насъ чувствительная, ее на кривой не объдешь, на червячка она не пойдетъ, не клюнетъ!-- убжденно замтилъ Платонъ Пирожковъ.-- Да кабы, ваше сіятельство, одно это...

Онъ замялся.

-- Что-жъ еще? говори разомъ, не то, право, бить буду!

-- Княгиня вернулась, вотъ что.

-- Господи, какая еще тамъ княгиня?

-- Будто не знаете... Все та же, прежняя... Лакея присылала... съ записочкой...

«Дятелъ» спокойно солгалъ, Алина прислала свою записку съ посыльнымъ и въ квартиру Аникева подалъ ее швейцаръ; но, вдь, нельзя же было сказать правду.

Вово хлопнулъ себя по лбу своой выхоленной ручкой и забгалъ въ разввавшемся пудермантел, представляя собою самую невроятную маскарадную фигуру.

Вотъ затменіе! Ну, какъ же было не сообразить, не догадаться... тамъ... у Натальи Порфирьевны!.. Миша никогда не длалъ ему никакихъ прямыхъ признаній; но онъ впалъ эту исторію, какъ знали ее многіе. Онъ никогда и никому не говорилъ о ней въ своемъ кругу, въ томъ кругу, гд вращалась теперь Алина... Онъ далъ Миш слово, когда Лидія Андреевна, при немъ, сдлала какъ-то разъ самые ясные намеки, молчать «въ свт» о прошломъ Алины и обо всхъ на ея счетъ сплетняхъ, и держалъ это слово ради своихъ отношеній къ Миш. Онъ былъ увренъ, какъ и Платонъ Пирожковъ, какъ и вс, что все это прошло навсегда и конечно безповоротно.

Но, вдь, княгиня Алина, сумвшая добраться до Натальи Порфирьевны, совсмъ обворожить ее и съ ея помощью устроить себ положеніе «въ свт» -- теперь интересна, соблазнительна. Она оперилась, признана всми, стала настоящей княгиней, будто и всегда была ею, она такъ красива и ловка... И когда она помнила Мишу, эта мраморная статуя, что-жъ мудренаго, если прежнее вернулось.

«Это серьезно. Очень серьезно! и какъ не во-время!... Теперь она всему мшаетъ»...-- думалъ Вово.

XXXVIII.

А «дятелъ» готовилъ ему новую неожиданность.