Змеевы земли: Слово о Мечиславе и брате его (СИ)

И так везде. Меттлерштадт, Кряжич, Дмитров, Блотин — не рады местные гостям. Раджин, понятно — давний противник. Да и жителей там почти столько же — своих рук и ртов хватает. А эти-то чем недовольны? Даже несколько раз бунтовать пытались, да получали палок от городской охраны. Хинайцы поняли бунты по-своему, будто у бедняков хлеб отнимают. Каждый седьмой пятак сдавался в общий котёл и раз в неделю устраивались настоящие пиры. С бесплатной кашей, пивом и залихватским мордобоем. Так понемногу всё и затихло.

Разве только Озёрск принял с распростёртыми объятьями. Хинайцы заменили собой рабов, что запретил держать Змеев сотник. Если разобраться — те же рабы. Работают справно, много не просят. Надо — на галеры сядут, надо — волоком их потащат. И всё — за гроши.

Двубор, как вернулся на заставу, общается мало, иногда спрашивал, куда-де подевался Вторак. А откуда Мечиславу о том знать? У нас свои дела, у него свои. Вторак — сам по себе, то там встретят, то сям. Говорят, даже в Дмитрове побывал. Ну, побывал и побывал, чего не случается. Это князь Бродский с Четвертаком ничего общего иметь не хочет, а волхву кто запретит на верфи поглазеть? Войны, будь здрав — избежали, войска, ну их к Змею — распустили по домам, чего бы Втораку не прогуляться по Змеевым землям?

***

Из башенки терема, глядя на стройку, что вот совсем рядом, и на дальнюю Степь, что вон куда, до самого виднокрая, Мечислав угадал лёгкие шаги Бруснички, что любит босиком, пока совсем не наступят морозы. Смешно, сначала угадал по шагам, а потом по дыханию. Запыхалась, серебреная жена. Еле осени дождалась — уж месяц, как Улька подвела её к князю. Бродские не нарадуются: теперь князь — настоящий. Породнился, укрепился на земле, не за страх будет защищать, за совесть. Откуда им знать, что ему и бежать-то некуда?

— Мечик, — раздался тонкий голосок, — а, Мечик…

— Чего тебе, милая?

— Вторак скоро приедет?

— Откуда мне знать… я за него не в ответе. Что случилось? Захворала?

Брусничка потупилась, разглядывает дощатый пол башенки, покраснела.

— Нет, я — так просто.

— Ну-ка, ну-ка, — князь приподнял указательным подбородок жены, посмотрел в глаза. — Чего там, давай, выкладывай.

Брусничка попыталась отвести взгляд, смотрела по сторонам, сдалась:

— Ну, в общем, там Милке плохо. Кого-то из знающих надо.

Челюсти Мечислава сжались так, что желваки натянули кожу, глаза сузились, стреляют ненавистью. Шум в голове едва не перекрыл, словно чужую, мысль — нельзя так, нельзя. Вон, Бруську испугал. Да и куда деваться, Милана — жена по закону, по правде. И дитё её — его дитё, брату долг. Надо злость в себе держать, никому не показывать. Вон, вроде бы и Улька смирилась, что же теперь, он последний останется, кто простит?

— Пойдём. Зови повитуху. Я к сотнику Змееву, может быть, он чего слышал.

Пока спускался, вспомнил о главном подарке богов — улькином Ждане. Родился на два месяца раньше времени, не утерпел, Вторак еле выходил. И Ульку едва от богов отобрал. Да и Мечислава, если честно, еле выпросил. Чем расплачиваться будет… Ждан ещё младенец, но уже видно — богатырь! Глазки — мамины, таборные миндалины, а личико — папино, все говорят. Агукает во всю, берестяных лесовичков, подвешенных над люлькой, побивает, смеётся. Может и хорошо, что не утерпел: Вторак говорил, мог Уладу убить. Вспомнилось, что и её мать умерла родами, слабое племя, словно наговор какой на роду.

Ерунда, подумалось мимоходом, бабьи сказки. Выжила, ребёнок здоров, какой там наговор?

Прошёл в калитку заставы, постучался в дверь Башни. Открыл сам Двубор, странно. Обычно кто-то из его сотни отворяет, молча пропускает в комнату сотника, кланяется, исчезает в тени.

— Вторак возвращается, — как всегда, без вступления сказал сотник. Бесстрастный голос добавил жути в душу: откуда знает? — Ночью прискачет. Вели баню, как у вас заведено.

Мечислав выбежал наружу, нашёл хинайца, словно муравей, тащившего к тачке огромную корзину турфа, распорядился бежать в терем. Вернувшись, сел за стол, налил браги, посмотрел на Двубора. Бледное лицо сотника в свете лучины смотрелось ещё жутчее, будто вообще из-под земли вылез.

— Откуда знаешь, зачем я пришёл? Правда, богов слышишь?

— Это ни при чём. — Двубор по-птичьи склонил голову, садиться не стал, подошёл к узкому окошку, больше похожему на бойницу, встал спиной к князю. — Мы все его ждём.

— К чему такая честь?

— Последнее время только о нём и разговоров. Пока был — никто не замечал, а теперь — то зубы разболеются у людей, то животы.

— Как же ты знаешь, что он приедет ночью? Быстрее коня летаешь?