Змей и Радуга. Удивительное путешествие гарвардского ученого в тайные общества гаитянского вуду, зомби и магии

Он уже высадил свой сизаль, как вдруг в судьбу резко вмешалась кончина его деда, который, будучи хунганом, успел рукоположить образованного внука в жреческий сан на смертном одре. Вскоре после инициации Бовуар отправился во второе путешествие, забросив коммерческие дела. Он исходил Гаити вдоль и поперёк, соблюдая обряды и беседуя с хранителями тайной и бережно хранимой традиции. На сей раз паломничество длилось пять лет. Одиссея по родному краю завершилась обретением духовного отца, в чьём святилище он и сам был провозглашён хунганом. Оккультные обязанности супруга с энтузиазмом разделила его жена – миловидная художница из Франции, и, не столь охотно, две дочери, которых смущали насмешки одноклассников из-за верований их отца. Вначале они их стеснялись, а со временем его религия стала главным предметом их гордости.

– У прапрадеда по отцовской линии были зелёные глаза, – сообщила мне Рашель, снова присев у костра. – И золотые часы. Он приехал с востока на лошади, и всё его имущество помещалось в тыкве, которую он носил на шее. Он мог взять часы, откинуть зеркальную крышку и раствориться в воздухе.

Она мельком взглянула на меня, испытывая – верю я или нет.

– Обойдя всю страну, он решил бросить якорь в Петит-Ривьер-дель-Артибонит, где его считали важной персоной.

– Ещё бы, с такими часиками, – поддел я её.

– Часы могли сослужить службу, – улыбнулась Рашель. – Он был великим хунганом, и прожил очень долго, точно зная свой смертный час. Незадолго до смерти он роздал всё, что имел, и велел родным собраться. Они нашли его под старым деревом мапу. Подзывая каждого внука по имени, в том числе и моего будущего деда, он что-то им говорил, а потом просто уехал.

– Куда?

– Этого никто не знает. Уложил к ое-какие вещи в сумку на седле, и поскакал. Говорят, будто бы в сторону Доминиканской республики.

– И это всё?

– Представь себе, всё. Неизвестно где родился и где умер.

Я взглянул на неё через пламя костра, но промолчал. Которую неделю мы с нею, словно двое слепых, пробираемся на ощупь по одной тропе, преследуя разные цели. Я охочусь за явлением, которое любит прятаться от излишнего внимания, в чьё существование едва ли верю сам, а она ищет своё место в жизни. Она молода и, осознавая это сама или же нет, балансирует меж двух миров – давящим на неё как бремя наследием предков и неведомой судьбой, которая ждёт её за океаном. С первого взгляда было ясно, что она не прочь отправиться в новые края. У Рашель в голове кишела уйма скороспелых и необдуманных мыслей, и среди них были хорошие и правильные, которые могли стать её достоянием, только если она откроет их истину для себя сама, ведь мысли – просто пустые разглагольствования, пока их состоятельность не подтверждена твоим опытом. В то же время мне хотелось предостеречь её от излишней смелости – достоянием Рашель была красота, которая могла стать мишенью недобрых сил, способных разрушить её жизнь. Но жалеть Рашель не позволяла её природная гордость. А поскольку ничего страшного пока не случилось, она вела себя с дерзостью особы, не знающей поражений.

Пыльная дорога в Саванну Каре проходит через рыночную площадь Эннери, с её булыжником, толстостенной крепостью и всеми забытым памятником Туссен-Лувертюру, резко уходя вниз к богатой притоками речке Сорсье, прежде чем снова подняться на простор, пестрящий деревьями манго. Тамошняя земля богата кварталами белоснежных домов, фруктовыми садами и зеленью невспаханных склонов. Просо произрастает на краю долины, где обрываются луга, и горное подножие восходит к отвесным уступам, покрытым остатками здешней растительности. В местных зарослях водится дичь, а высоко в небе парит причудливая хищная птица. После бесплодных пустошей, окружающих западную часть города Гонаив[72], здешняя природа дышит изобилием. Тем не менее именно в этом девственном краю обратили в зомби несчастную Ти Фамм.

Сразу за перекрёстком, засыпанным отходами утренней торговли, мы обнаружили молодца, распростёртого на каменистой почве в позе дремлющей ящерицы. Видимо, он тоже нас заметил, вскочив на ноги при нашем появлении. Тотчас подоспёл ещё один паренёк. Подойдя ближе, я разглядел востроглазого пострелёнка с большой головой и длинными, присущими деревенским детям конечностями. Его звали Ори́с, а приятеля – Рене, он был более молод и покладист. Так нас стало четверо.

– Конечно, я её знаю. Та, которая под землю ушла, – сообщил Орис моей спутнице, пока мы шагали по узкой тропе. – Она вроде как умерла, но не испустила дух. Дух там остался, – он ткнул пальцем себе подмышку.

– Но её похоронили?

– А то. А потом тот же, кто её убивал, пришёл за её телом.

Рене взбегал по тропе и скатывался вниз как разыгравшийся кролик. Время от времени его душил звонкий искристый смех.

– И кто с ней такое сотворил?

– А мы не знаем, – Рене бросил взгляд на товарища.

– Тётка её, – деловито пояснил Орис. – А потом её саму припахали шелушить кукурузу. На большее не годилась.

– А кто бокор?

– Не дознаетесь. Сначала выясните, кто её убил.

– Ты же сам сказал, её тётка, или мне показалось?