Через пару мгновений мы потерялись в шуме и гаме. Все вокруг галдели непонятно о чём. Председательствующая держалась серьёзно, один из мужчин лез на рожон, а Рашель тем временем покатывалась со смеху. Насколько я понял, этот человек не справился с каким-то поручением. В случае повторной неудачи старшая грозила сделать так, что его останки будут собирать пинцетом. Обвиняемый в свою очередь сулил ей встречу с оборотнем –
История Ти Фамм отвлекла её от перебранки. Несчастная приезжала в Гонаив за мукой, которую перепродавала с наценкой в Эннери и Саванн Каре. По мнению рассказчицы, она была грубой и неотёсанной особой. На креольском жаргоне таких именуют
– Она постоянно норовила обсчитать или обвесить, требуя семь за то, что стоит пять. За это её и убили.
– Говорят, там вся семья такая?
– На базаре торговала она. И все её там ненавидели. Забудешь сдачу – она её присвоит. Воровка, одним словом.
– Выходит, расправиться с ней мог кто угодно?
– Да все сразу. Кому то одному её заказать – роскошь не по карману.
На другое утро мы заехали в баптистскую миссию в Пассереине, рассчитывая пообщаться с Джей Ошерман, американкой, опекавшей Ти Фамм после её появления на рынке в Эннери в 1979-м. Нужного нам человека не оказалось на месте, но отъезжая, я заметил лысеющего здоровяка, скучавшего в одиночестве на ступенях бревенчатой церкви. Такие лица сложно не запомнить. Не кто иной, как Клервиус Нарцисс, подвизавшийся вблизи от миссии после выписки из психбольницы.
Нам удалось взять у него несколько интервью, в которых он говорит о выпавших ему испытаниях более спокойно, нежели в заведении доктора Дуйона. Будучи физически сильным и здоровым от природы, он никак не ожидал, что с ним случится такое. Всё началось со спора с братом, который, будучи колдуном, положил глаз на землицу, которую обрабатывал Нарцисс. Полное понимание тех событий пришло к Нарциссу только сейчас. Братец наслал на него порчу в воскресный день. Ко вторнику, находясь в Гонаиве, он почувствовал слабость и тошноту. В конце дня на приёме у врача его душил кашель. А к полудню среды он уже попросту умирал.
– И чем он тебя отравил? – перебила беднягу Рашель.
– Ничем, – ответил Нарцисс. – Если бы я принял яд, мои кости в могиле бы истлели. Он просто
– В корыте?
– Да. Заливают водой, прокалывают кожу, и вода превращается в кровь.
Нарцисс пояснил, что его продали бокору по имени Жозеф-Жан, который держал его в кабале на своих плантациях рядом с Равин-Тромпетт, деревушкой вблизи от Гаитянского Мыса. Там он и пахал от рассвета до заката вместе с другими зомби, получая еду один раз в день.
По крестьянским понятиям – кормили их нормально, строжайше исключив из рациона только соль[73]
. Ему, конечно, хотелось вернуться на родину, к семье и друзьям, но происходящее с ним напоминало сон, где всё – предметы, события и ощущения – возникают и движутся как в замедленном кино. И всё это происходит независимо от твоей воли, поэтому осознанные поступки и решения в таком состоянии не имеют смысла.Свобода вернулась к нему совершенно случайно. Один из пленников в течении нескольких дней отказывался от приёма пищи, за что неоднократно был нещадно бит. Во время одной из экзекуций этот зомби в припадке ярости убил мучителя мотыгой. Бесхозные рабы разбрелись по близлежащим деревням. В глубь страны вернулись только двое – Нарцисс и ещё один товарищ по несчастью, оказавшийся, как не странно, земляком нашего собеседника. Оказавшись на свободе, Нарцисс провёл на севере несколько лет, затем перебрался в Сен-Мишель, где жил ещё восемь лет. Несмотря на страх перед братом, он всё-таки пробовал установить контакт с остальными родственниками, но никто не отвечал на его письма. Наконец, узнав о смерти главного виновника своих бед, Нарцисс отважился посетить родное село. Немудрено, что его появление стало шоком для односельчан. Хотя, сказать по правде, встретили его неприветливо. Антипатия была так сильна, что власти поместили возвращенца в тюрьму, опасаясь, что тёмные крестьяне устроят над ним самосуд. Тогда-то он и стал подопечным доктора Дуйона. Временами он, конечно, наведывается в родную деревеньку Л’Эстер, вояжируя между столичной клиникой и приютом у здешних баптистов.
– Они произнесли моё имя трижды, – вспоминал Нарцисс, когда мы с ним прошли на кладбище в Бенетьере. Дорогу туда он помнил плохо, постоянно сходя на обочину, чтобы сориентироваться. Затем решительно бросился к уйме стоявших там надгробий, пока не замер перед своим собственным. На цементной поверхности всё же можно было разобрать несколько слов эпитафии, выбитой двадцать лет назад: