Змей и Радуга. Удивительное путешествие гарвардского ученого в тайные общества гаитянского вуду, зомби и магии

– У неё была куча тёток, в том числе и покойные. Да и кому какое дело?

– Что ты имеешь в виду? – вырвалось у Рашели. Она уселась на обочине, расправив юбку по земле покрывалом. Орис беспечно вертелся рядом, будто обращались не к нему. Навстречу нам приближалась здоровенная торговка мрачного вида, мальчик нарушил молчание, только когда она прошла мимо:

– Эта Ти Фамм была злюкой. Делала всё, чего делать нельзя, и людей она ненавидела.

– Вот как! И чем же она занималась? – спросила Рашель.

– Ну, например, ты ничего не сделал, а она стоит и ругается. Любила обзывать людей без причины. А у нас могут убить почти ни за что, – бесстрастно констатировал Орис. – Как недавно ту женщину на выборах, – он имел в виду недавние выборы в Национальную Ассамблею. – Не любили мы её. Неотёсанная, на митингах выражалась при ребятишках. Вот мы её и шлёпнули. Лично я пять раз проголосовал на выборах за лекаря нашего. Он обещал наше село аж жене президента показать.

Мы плелись за неунывающими проводниками сквозь плотные заросли, пока не вышли на узкую тропку, которая упиралась в домик на кургане. Под навесом крыльца двое толкли в ступе зерно, манипулируя пестиками с грацией танцоров. Орис кивнул Рашели, и оба наши спутника бесшумно растворились в камышах.

– Honneur! – приветствовала хозяев Рашель. – Наше почтение!

Мужчины переглянулись, и один из них велел ребёнку убраться в дом. Поглазев на нас, они продолжили свои дела. По стандартам крестьянского этикета встретили нас сурово. Став под дерево в гроздьях ещё незрелых апельсинов, мы дождались появления ветхой старухи. Её звали Мерсилия, и она была матерью той самой Ти Фамм. Назвав себя, мы проследовали в её хибарку, где продолжили беседу за кофе и сигаретами. После нескольких минут формальностей мы перешли к непосредственной цели нашего визита.

– Девочка умерла по Божьей воле, – настаивала Мерсилия. – По Божьей воле её и оживили. Нам не дано знать, почему. Неправда, что её кто-то убил. Человек просто умер, умер и всё.

– Именно так нам и рассказывали. Она, наверно, ещё и болела сильно?

– От горячки месяцами маялась, и давило у неё под сердцем. Она была доброй девушкой. Все её любили. И все пришли хоронить. Было две панихиды, – старуха доверительно кивнула Рашели. – Гроб так и не приехал, а потом пошёл дождь.

Рашель бросила на меня озадаченный взгляд и продолжила расспросы.

– А где она находилась в момент смерти?

– Да здесь же, под крышей дома, где я её родила. Посреди ночи. А на заре её похоронили. Мне показали могилу через три дня.

Старуха медленно раскачивалась на краю кресла.

– Ти Фамм никогда не утверждала, что просочилась сквозь грунт. Ей казалось, будто она спит, а вокруг о ней говорят как об умершей. Когда я ходила на кладбище, я не знала, что в могиле пусто.

– А где она сейчас?

– В клинике. Государство позаботилось. Я бы её забрала сюда, но мой муж тоже умер, а у неё никого нет и она как ребёнок. Когда её нашли, она была не в состоянии даже причесаться или умыться самостоятельно.

Дверь отворилась со скрипом, явив стайку любопытных детей, которых Мерсилия тут же прогнала. Две курицы успели проскочить мимо неё, и стали клевать цементный пол в поисках корма.

Беседа подошла к концу.

– У неё совсем не было врагов, – заверила нас Мерсилия, получив от меня за беседу небольшой гонорар. – Она ни разу ни с кем не ссорилась.

Как я и думал, наши словоохотливые гиды ждали нас в камышах. Орис растянулся под деревом момбен батар с огрызком сахарного тростника в зубах.

– Ну как? – заговорщицки поинтересовался он.

– Что «как»? – с усмешкой переспросила Рашель.

Возвращение к нашему джипу обошлось без приключений и, высадив детей в районе рынка, мы стали делиться впечатлениями.

– Знаешь, это странно. Панихиду всегда справляют по ночам, а если их было две, выходит, тело пролежало около полутора суток?

– Как минимум.

– И что же, никто из скорбящих не заметил, как оно разлагается?

– Выходит, что так. А как тебе показания паренька?

– Пока никак. На берегу живёт торговка – подруга моего отца, спросим у неё.

Солнце клонилось к закату, когда мы подъехали к хозяйству на окраине Гонаива. Запылённое здание окружала сине-зелёная стена с огромной русалкой в стиле наив – примитивизм.

– Временами здесь у них что-то вроде клуба, – пояснила Рашель. – Русалку зовут Клермезиной, это один из духов-помощников этой женщины. А сама она сильный служитель лоа.

Рашель сказала несколько слов одному из местных. Он вошёл в дом и вернулся в сопровождении молодой женщины. Рашель нежно расцеловалась с ней в обе щёки. Пройдя цементную танцплощадку, мы уединились во внутреннем дворике за развалинами эстрады. Там уже происходило некое шумное действо под эгидой экзотической личности женского пола. При виде нас она приподнялась с царственным видом коронованной особы, осыпав Рашель потоком любезностей. И не успели мы занять свои места, как нам подали поднос густого кофе.