Змей и Радуга. Удивительное путешествие гарвардского ученого в тайные общества гаитянского вуду, зомби и магии

За день до моего отъезда мы прибыли к месту назначения, где нас встретило более полусотни всадников. По американским меркам лошадки были невелики, но выносливы, и сами наездники выглядели внушительно. Во время застолья я обмолвился о своём увлечении верховой ездой, что было воспринято атаманом как готовность принять участие в джигитовке. Через несколько минут я уже сидел верхом на видавшей виды кляче. Вожак спросил Бовуара, надо ли держать мою лошадь под уздцы, когда мы уже ускакали со двора. Убедившись, что я управляю конём как следует, мои соперники поскакали галопом, а пешие тем временем подбадривали меня, крича вслед: «лихой, по-нашему!»

– Ваш друг, должно быть, родился у нас в саванне, – сказал Бовуару атаман, – Пришли поглядеть, как мы скачем, да ещё и удалого ездока с собой взяли!

Потом добавил:

– А сейчас мы проверим его на беговой.

Об этом я узнал позднее. А тогда, привязав лошадей, мы вернулись к столу. Примерно час спустя двое привели резвую кобылку.

Вокруг меня с каждой минутой становилось всё веселее. Местные отмечали окончание великого поста. По всему городу гремели оркестры, игравшие рара[86]. Праздничные процессии стекались друг к другу, заполоняя дворы и парки, к танцорам пристраивались зеваки. Со стороны происходящее напоминало галлюцинацию под аккомпанемент непритязательной песни. Басовую линию вели четыре полых бамбука, тромбоны и трубы были сделаны из жестянок, резиновый шланг превратился в тубу, а перкуссией в гаитянских руках служит всё, что постукивает или обо что можно ударить – палки, покрышки, рессора от грузовика.

Дирижировал оркестром какой-то стервозный паяц женоподобного вида. Солировали сладострастные особы, напоминавшие дам червей, в длинных шёлковых платьях с глубоким вырезом. Все «дамы» мужского пола. В руках зловещей личности над толпой плясал кнут. Правда, чисто символически. И всё-таки в музыке «рара» с её подменой пола силен элемент устрашения и бесовского торжества. Немудрено, что её исполнение в больших городах официально запрещено распоряжением правительства.

Теперь понятно, в какой обстановке мне пришлось садиться на ту лошадь. Пыльные лица крестьян сливались в калейдоскопе с карнавальными рожами. Конюхи отпустили поводья, и в обществе четверых всадников я направился к городской черте. Перейдя на галоп, двое свалились с коней. Мы скакали всё быстрее, и скоро я невольно остался в гонке один на один с соперником, который сумел удержаться в седле. Площади и лачуги остались за спиной, мы мчали по равнине. Я свернул не туда, и мой спутник с хохотом остановился. Когда мы снова поравнялись, он с диким воплем пришпорил коня. Гонка принимала серьёзный оборот. Деревенские бабы спешили убрать с дороги детей, куры разбегались сами. Клубилась пыль, моё лицо было в конской пене. Я финишировал в центре площади возле дерева мапу под восторженные крики «Ай да белый!»

Разрыв между нами был незначителен, куда важнее сам факт подобного состязания. Командир лично принял поводья коня-победителя, помог мне сойти на землю и пригласил во дворик своей резиденции, где было сделано групповое фото участников торжества по поводу Пасхи. Далее последовал ланч с Бовуаром и его дочерью Рашель.

Лишь потом Бовуар расскажет мне, что атаман возглавляет ещё и тайное общество, и меня признали полноправным членом его конного отряда, достойным трапезы, приготовленной тремя «королевами» тайной братии.

Покинув Дедюн в тот же день, мы посетили влиятельный ритуальный центр на севере Артибонита, где я, снова случайно, обнаружил ещё одну важную путеводную нить. Но и она, подобно многим другим, обнаруженным ранее, открывала ещё одно, более глубокое измерение тайны, скорее чем проясняла её. Гуляя в сумерках около местной святая святых, я обнаружил целой поле той самой датуры, которую тщетно искал до того. На другой день, покинув Гаити, я улетел в США.

Часть вторая. Гарвард: перекур

VII. Столбики на грифельной доске

Я прилетел в аэропорт Кеннеди в Нью-Йорке на Пасху и проходил таможню с разноцветным чемоданом, гаитяне изловчились изготавливать их из пустых жестянок для газировки (их, видимо, некуда было девать). Внутри чемодана находились ящерицы, червь-полихет, две морские рыбы, несколько тарантулов в заспиртованном, естественно, виде, и много высушенной растительности. В двух бутылках из-под рома находился антидот, а сама отрава в отдельной баночке, обёрнутой куском красного шёлка. Кроме того, в моём багаже была сушёная жаба, бусы из зерна, дюжина никак не обозначенных порошков, два водунских талисмана ванга, пара берцовых костей от человеческого скелета и череп на самом дне чемодана. В картонке у меня был гербарий, где томился живой экземпляр жабы буга, обёрнутой в сырую тряпку. Заглянув в коробку, таможенник её тут же закрыл. Жабу он так и не заметил.