Змей и Радуга. Удивительное путешествие гарвардского ученого в тайные общества гаитянского вуду, зомби и магии

Один за другим члены собрания, покинув строй, само смирение, выкладывали у гробика свои скромные пожертвования, чтобы взять себе свечку. Вскоре матовым светом этих свечей озарился весь двор, и снова послышалось пение. Каждая из песен, а их было три, красноречиво призывала к сплочённости. Первая ставила важный вопрос:

Президент, говорят, ты могуч!
Здесь, с тобою волшебная сила!
Ну а если вдруг выползут гады,
Заграбастают в лапы добро…
Кто же вытащит, если ко дну мы пойдём,
Не тонка ли та ветвь, где сидим мы рядком?

Следующая песня была ответом на жалобные ноты, прозвучавшие в первой:

При нашем президенте ничего нам не грозит,
При нашем президенте нас никто не поразит,
Когда мы голодаем – мы голодаем все,
Одежды не хватает – едины мы в беде.
Нам не страшны лишения, у нас есть президент.

Третья песня отличалась особой дерзостью, прибавив жару, солисты затопали ногами, вздымая облако пыли:

Нет, не желаю умирать я за такой народ,
А деньги дьяволу отдам – пускай берёт.
Чем за такой погибнуть люд,
Пусть лучше Дьяб меня сожрёт!
За Дьяба – да, но нет, не за народ!

Напряжённость в толпе снова возросла, и президенту пришлось для порядка стукнуть мачете по бетонному основанию столба. По его команде тот, кого представили казначеем, пересчитал взносы и торжественно объявил общую сумму: шестнадцать монет, шестнадцать гурдов[185]!

Порядка пяти долларов.

Президент католической молитвой благословил пожертвование, рассчитывая на божью поддержку его организации. Едва он смолк, сразу грянула новая песня под замысловатый ритм барабанов, один из которых лежал на земле горизонтально. Барабаны затихли, и внимание гостей вновь сосредоточилось на президенте, который, стоя у волшебного столба, утешал напуганного младенца. Вскоре к его увещеваниям, почтительно и нежно, чтобы не мешать лидеру, присоединились рядовые члены:

Бросают сеть на рыбу-фиш,
А в ней запутался малыш –
Ну разве не обидно!

Мамаша стояла рядом, по её щекам ручьём текли слёзы умиления. Жан Батист обошёл с нею пото митан по кругу, затем, подняв ребёнка над головой, благословил им четыре стороны света.

Пока он так делал, гости дружно умоляли его:

Ребёнка пощади, мы молим, президент!
Дитя спаси, мы молим, президент!
Жизнь сохрани, мы молим, президент!

Верные шанпвелевцы окружили президента сомкнутым кольцом. Каждый поочерёдно окунул ребёнка в тёплую ванну из целебных трав. Закончив лечебную процедуру, активисты Бизанго до зари плясали под барабаны.

При свете дня всё потаённое теряет очарование и выглядит проще. Жара и полчища мух – вот всё, о чём мы думали в ожидании Жана Батиста на набережной Сен-Марка. Страшную истории Бизанго заслонили смолёные сети на берегу моря, запах рыбы, смешанный с городской пылью.

Никто не приносил детей в жертву. Никого не превратили в свинью. Не говоря уже о радушном приёме неожиданных гостей, то есть нас. Наше впечатление от собрания? Дисциплинированные, ответственные, даже набожные люди состоят в организации, чьё устройство на сельском уровне пародирует военно-административную систему французов. Либо иерархия Бизанго носила чисто символический характер, либо нам показали не всё.

Первую половину дня мы планировали наводить справки про Жана Батиста у дяди Рашель, бывшего префекта в городе Сен-Марк. Дядю звали Робер Эрье – добродушный и щедрый человек, ныне крупный землевладелец, лидер местной буржуазии, уважаемый всеми слоями населения. Будучи не в курсе положения, занимаемого Батистом в иерархии Бизанго, дядя хорошо знал его лично. Робер устроил Жана на работу к себе в префектуру, шофёром. Будучи опытным водителем, Жан Батист вёл себя тихо и скромно, среди местных крестьян большим авторитетом не сказать, чтобы пользовался. Я промолчал, но меня поразила такая двойная жизнь руководителя могущественной организации. А между тем, в колониальную эпоху многие народные вожди оставались на должности кучеров, чтобы шпионить за господами.