Змеи и серьги (Snakes and Earrings)

– Она себе еще и раздвоенный язык захотела! – говорит Ама и смеется озорно, словно бы моих слов и не слышал. А я вспоминаю – слыхала как-то в лавочке, бижутерией для пирса торгующей, язык пробивать – самое болезненное после половых органов. И начала уже призадумываться: а хорошая ли это идея – доверять такое дело такому парню?

– Подойди-ка, дай взглянуть, – говорит Шиба-сан.

Подхожу к прилавку и высовываю язык Шиба-сан слегка наклонился, взгляд бросил и сказал:

– Ну, на вид – довольно тоненький, так что сильно больно не будет.

Мне немножко получшело.

– Но вот если, например, говядину жареную заказываешь, разве язык – не самое жесткое мясо после челышка? – спрашиваю. Мне ведь всегда интересно было, действительно это безопасно – бить дыру в такой твердой части тела?

– Тонко подмечено, – сказал Шиба-сан. – Нет, ясно, го по-любому больнее, чем просто уши прокалывать. Я что говорю – ты ж язык себе пробивать собираешься. Это по определению – боль.

– Да ладно ее запугивать, Шиба-сан. Луи, я это сделал? Сделал. Не понимаю, почему тебе слабо.

– А как ты по ходу дела отключился – не будем о грустном. Ладушки, тащи свой язычок туда.

Шиба-сан указал куда-то за прилавок и улыбнулся мне. Замечаю, какая кривая у него улыбка. У него пирс – на веках, в бровях, в губах, в ноздрях, в щеках даже… Так много железа, что за ним выражения лица не видно, они мимику прячут, не дают понять, что он думает.

А еще замечаю – у него тыльные стороны обеих ладоней сплошь коллоидными рубцами покрыты. Я сначала подумала – это после какого-то несчастного случая осталось. Стала разглядывать краешком глаза – и вдруг заметила: каждый шрам – кружок примерно в сантиметр диаметром, как раз размером с горящий бычок сигаретный, ну, вы, наверно, понимаете, про что я. Похоже, крыша у этого парня поехала капитально. Первый мужик такого типа, с кем я познакомилась, Ама был. А теперь возник еще и Шиба-сан, языка раздвоенного у него, правда, не было, зато физиономия, наглухо распирсованная, выглядела устрашающе.

Мы с Амой прошли за Шибой-сан в заднюю комнату. Шиба-сан кивнул мне на хромированный стул, я села и огляделась. Там кровать была, инструменты какие-то, совершенно непонятные, – ну и, ясное дело, не очень хорошо видные фотографии по стенам.

– Здесь что, и татуировки делают? – спрашиваю.

– А то! Я ж вообще – тату-художник. Но эту, конечно, набить пришлось другого человека просить, – отвечает Шиба-сан и к затылку своему прикасается.

– И я свою здесь набивал, – говорит Ама.

В тот вечер, когда мы с Амой познакомились, как-то совсем затрепались о раздвоенных языкам- он и притащил меня к себе домой. Показывал фотографии, он весь процесс раздваивания снимал, от растягивания дыры в языке до того, как кончик надвое скальпелем разрезают. Я разглядывала фотографии – по порядку, одну за другой. Ама дырку в языке «слепой» гайкой растягивал, в девять с половиной миллиметров, так что ему и разрезать-то миллиметров пять осталось, не больше, и все равно кровь хлестала – прямо удивительно. А потом он для меня на один сайтик зашел, не совсем законный, тактам процесс раздваивания языка и вообще на видео был снят. Я это видео все пересматривала снова и снова… Ама даже поразился. Даже и не знаю, чем оно меня уж так зацепило. А потом, попозже, мы с Амой переспали. А после, когда он татуировку свою мне демонстрировал – дракона, вившегося по предплечью и спине, – я себе слово дала: сначала язык себе раздвою, а потом точно тату набью.

– Я тату хочу сделать.

– Постоянную?! – Шиба-сан и Ама, в один голос.

– Круто. Классно будет смотреться. Женщинам татуировки вообще делать проще – лучше, чем на мужиках, получается. Особенно – на молодых. Такая нежная кожа – во всех мельчайших деталях рисунок накалывать можно, – говорит Шиба-сан и легонько меня по руке поглаживает.

– Шиба-сан! Не все сразу. Сначала гвоздик в язык.

– А, ну да. – Шиба-сан руку протянул и снял со стальной подставки машинку для пирса в пластиковом пакетике. Самый обычный «пистолет», каким уши прокалывают.

– Высунь-ка язык.. И где ты хочешь, чтоб я тебе дырку бил?

Высовываю язык. Пальцем тыкаю в точку сантиметра этак в два от самого кончика.

Шиба-сан опытными движениями вытирает мой язык насухо ватным тампоном и черным помечает то место, на которое я указала.

– Подбородком обопрись о стол.

Делаю как велено»- с по-прежнему высунутым языком склоняюсь вперед. Шиба-сан подкладывает мне под язык полотенце и заправляет сережку в «пистолет». Но как только я сережку увидела – замотала головой и хлопнула Шибу-сан по руке.

– Какие проблемы?

– Это что еще – двенадцатиграммовая, что ли? Ты ж не собираешься со мной с этого начинать? Да или нет?!

– Ну да, двенадцатиграммовая. Я так понимаю, ты людей с шестнадцати- или восемнадцатиграммовыми на языках не очень-то часто встречала? Эта прекрасно сойдет.

– Пожалуйста. Мне надо четырнадцать.

Я так умоляла Шибу-сан и Аму, что в конце концов уломала-таки их поставить мне четырнадцать. Я ж в уши для начала всегда четырнадцать или шестнадцать забивала! Шиба-сан заправил четырнадцатиграммовый «гвоздик» и сказал: