Змеи и серьги (Snakes and Earrings)

– В жизни бы не подумала, что ты это слово поймешь, – говорю.

– Ну, у меня вполне обширный вокабуляр на мрачные темы, – ответил он и улыбнулся скрытной, кривой своей улыбкой. Псих, думаю, полный псих, а от этой мысли только сильнее желание – да пусть что хочет, то со мной и делает! Упираюсь руками в прилавок. Вздергиваю подбородок Позволяю Шибе-сан касаться моей шеи.

– Эй, Шиба-сан! Хорош подъезжать к моей девчонке!

Самодовольно-глупый голос Амы просто вклинился между нами.

– Просто кожу ее смотрю. Пригодится, когда тату буду набивать.

– Ясно. – Ама расслабляется лицом. А потом мы с Амой покупаем несколько сережек, и Шиба-сан провожает нас до дверей.

Я уже привыкла гулять по улицам с Амой. У него в левой брови-три четырехграммовых шипа, а еще три – в нижней губе. И он, видно, думает, что этим не слишком из серой массы выделяется, – носит сетчатые футболки, чтоб драконья татушка видна была, а рыжие волосы с боков острижены в такой экстрим, что больше на заросший «мохавк» смахивает. Когда я Аму тогда в темноте техноклуба впервые увидела, подумала: ну и жуткий же парень! Я тогда первый раз пришла в клуб, где не хип-хоп и не транс крутят, да и в таких-то все больше с друзьями бывала, по случаю. А в тот вечер я с подружкой поссорилась – и черный парень, по-английски с жутким акцентом говоривший, уболтал меня сходить. Классный оказался клуб, только на те, к которым я привыкла, ни капельки не похоже. Музыка все незнакомая, я уже устала, сидела у бара, выпивала – и тут увидела, как Ама танцует. Очень странно. Он среди этой дикой толпы – и то выделялся. Мы встретились глазами. Он тут же подошел, а я, помню, подумала – поразительно, подобные пиплы тоже девочек клеят! Мы сначала просто ни о чем трепались… а уж потом он меня заинтересовал своим раздвоенным языком. Я, помню, на тонкий этот змеиный язык как завороженная смотрела – а теперь даже и не понять, чем он меня уж настолько приколол. Я ведь, честно, и по сию пору не врубаюсь, чего хочу от всех этих бессмысленных телесных модификаций!

Трогаю пальцами «гвоздик» у себя в языке. Как только он с зубами соприкасается, раздается тихий звон снова и снова. Боль еще не прошла, а вот опухоль уже спадает, и вполне конкретно. Ама оборачивается, смотрит мне в глаза.

– Ну, Луи, и каково оно – на шаг ближе к раздвоенному языку?

– Точно пока не скажу… Но, кажется, мне это очень нравится!

– Круто. Я так хотел разделить это чувство с тобой! – И он выдает двусмысленный смешок.

Почему двусмысленный – нет, сразу и не определить, что с этим смешком не так Может, это просто потому, что губа под тяжестью пирсов отвисает? Раньше я про парней типа Амы думала, что они по жизни только нажираются и трахаются направо-налево, а теперь понимаю – нет, совсем не все они такие. Ама добрый был, всегда – добрый, а частенько такую сентиментальную ерунду говорил, что с видом его абсолютно не вязалась… Как-то раз, помню, в комнате своей (мы только туда зашли) целовал он меня так, словно это – последний день нашей жизни… Обвивал своим раздвоенным языком «гвоздик» в языке у меня… Боль отдавалась вибрациями в теле и, как ни странно, приносила кайф. Мы сексом занимались – а я закрывала глаза и думала о Шибе-сан. О том, что он говорит, думала. Только Бог имеет право… Ну да, щас! Круто. Только Бог, говоришь? Стало быть, я стану Богом! Дыхание было тяжелым, паром отдавалось в холодном воздухе. А ведь лето на дворе стояло, кондиционеры не работали, я вся потом покрылась, насквозь взмокла… а все равно – холодно почему-то в комнате.

Холодно, холодно-то как., может, потому, что у Амы вся мебель – стальная?

– А кончить-то можно? – Певучий говор Амы лениво плавал в пространстве. Я чуть приоткрыла глаза и легонько закивала. А он просто член свой вынул и кончил мне на лобок!

– Не кончать на лобок – я просила или нет?!

– Извиняюсь, совсем забыл. – Он говорит – как прощение просит, и достает из упаковки бумажные салфетки. Ох, как же меня это раздражает – лобковые волосы твердеют, слипаются. Я попросту, как после секса положено, заснуть хочу, отрубиться – а он настолько ни фига не умеет, что так ли, иначе ли – а все равно под душ переть приходится.

– Не можешь кончить мне на живот – надевай резинку.

Ама снова смотрит на меня. Снова извиняется. Яростно вытираюсь салфеткой. Встаю с кровати.

– Ты куда – в душ, что ли?

Голос у Амы звучал таким одиночеством, что я прямо на пороге замерла.

– Да, милый!

– А мне с тобой можно?

Я почти закричала – можно, можно! А потом посмотрела – ну, вот он стоит, нагой, как на свет родился, а выражение на физиономии – жалистное… и решила ни за что.

– Ни в коем разе. Мы с тобой в этой крохотной ванне и не поместимся!

Хватаю полотенце, влетаю в ванную и дверь за собой на щеколду запираю. Показываю в зеркале ванной себе язык – и любуюсь серебристой бусиной на кончике. Первый мой шаг- к раздвоенному языку! Вспоминаю – Шиба-сан советовал дырку в языке как минимум месяц не трогать… так что мне до вожделенного результата еще жить и жить.

Выхожу из ванной. Ама подает мне чашку кофе.

– Спасибо.