Змей и жемчужина

— Я действительно выше тебя! — Лукреция улыбнулась мне, когда модистки начали снимать с неё мерки для удлинения подола. — Ты думаешь, я выше Санчи Арагонской?

— Неаполитанский посол сообщил, что она небольшого роста. — Мы с Лукрецией жадно глотали каждую новость, поступающую о Санче Арагонской — шестнадцатилетней внебрачной дочери будущего короля Неаполя, которая должна была стать невестой маленького Джоффре Борджиа, звеном, которое свяжет Неаполь с интересами моего Папы. О свадьбе должны были объявить только на Рождество, но Рим уже полнился слухами.

— Говорят, она хорошенькая... — Лукреция, хмурясь, посмотрела на свою грудь. — И соблазнительно пышная!

— Но она чернявая. — Я обняла Лукрецию за талию, держа перед нашими лицами украшенное резьбой ручное зеркальце. — Так что мы, две красавицы-блондинки, сможем справиться с нею в два счёта. И потому тебе надо обязательно сшить себе на свадьбу Джоффре новое платье. Новые подолы на старых платьях — это хорошо для повседневной носки, но на свадьбу Джоффре и Санчи явятся все сколько-нибудь важные персоны, и я не позволю, чтобы тебя затмила какая-то низенькая неаполитанская брюнетка. Я думаю, тебе надо будет сшить наряд из бледно-зелёного шёлка с рукавами из серебряной парчи, чтобы ты выглядела как русалка...

Лицо Лукреции, отражённое в зеркале, просияло, но лишь на мгновение.

— Как ты думаешь, мой отец позволит моему мужу Джованни Сфорца сопровождать меня на свадьбу? — нерешительно спросила она.

— Ты можешь его об этом попросить, — не задумываясь, ответила я. — А теперь померяй вот это платье с парой жёлтых рукавов.

— Я просила! А он говорит, что мой муж должен держаться от меня подальше, пока я достаточно не подрасту. Но я уже выросла! Мне уже четырнадцать лет, и я выше тебя!

Служанки переглянулись, и сделала им знак отойти. Лукреция сердито вытерла глаза тыльной стороной руки. Леонелло, сидя в своём углу и не слушая нас, перевернул страницу книги, а я тем временем продолжала натягивать на руку Лукреции жёлтый рукав.

— Отцы не всегда сразу замечают, что их дочери уже превратились в женщин, — успокаивающе прошептала я.

— Я графиня Пезаро, а между тем я не жила со своим мужем даже под одной крышей, не говоря уже о том, чтобы делить с ним постель. — Лукреция выпятила нижнюю губу. — Я замужняя женщина, но я всё равно живу в доме моего отца, делая переводы с греческого, уча французские глаголы и — и песни Машо. Я уверена — все надо мною смеются! Все думают, что мой муж меня не хочет, — они считают, что он не желает видеть меня в Пезаро, либо потому, что я некрасива, либо потому, что я незаконнорождённая.

— Чушь! — Я начала завязывать шёлковую шнуровку рукава, вытягивая газовую нижнюю сорочку сквозь модные разрезы. — Я следила за ним на твоей свадьбе, и могу сказать, что при виде тебя у него округлились глаза.

— Катерина Гонзага говорит, что он смотрел на тебя!

— Катерина Гонзага — дура. — Я пальцем приподняла подбородок Лукреции. — Через несколько недель Джованни Сфорца посетит нас с визитом — вот тогда ты сама увидишь. Он будет так упорно глазеть на тебя через стол, что меня даже не заметит. «А если он будет пялиться на меня, — про себя подумала я, — то я подхвачу кашель и буду оставаться в своей комнате, чтобы дать молодожёнам поговорить за ужином с глазу на глаз».

— Но когда он будет у нас с визитом, ему ведь не разрешат остаться на ночь, верно? — Лукреция глядела на меня, теребя свою манжету.

— Нет, — подтвердила я, беря второй жёлтый рукав и подходя к ней с другой стороны. Я уже получила по этому поводу вполне недвусмысленные инструкции от Его Святейшества.

«Ни в коем случае не пускай этого головореза Сфорца в постель моей дочери, — написал он мне из Питильяно. — Я хочу, чтобы они пока не вступали в фактические брачные отношения, — и мне плевать, если он пылает к ней страстью, он, чёрт возьми, вполне может и подождать».

— Ну, пожалуйста, замолви за меня словечко, — взмолилась Лукреция. — Попроси отца позволить мне стать настоящей женой.

— Я попрошу, — обещала я, но надежды, что Родриго согласится, почти не было. Мой Папа бывал иной раз упрям как бык.

Но с другой стороны, такой же упрямой была и его дочь. Её нижняя губа воинственно выпятилась.

— Я сошью себе новое платье не только для свадьбы Джоффре, но и для визита моего мужа, — решила она. — Что-нибудь завлекательное, чтобы выглядеть старше. Я внушу ему такую страсть, что наутро он увезёт меня на своём коне в Пезаро, что бы там ни говорил мой отец.

— Если он попробует это сделать, папская стража его тут же убьёт, — не отрываясь от своей книги, сказал Леонелло.

— Тогда он умрёт, а я уйду в монастырь, — мрачно сказала Лукреция. — Лучше уж я стану монахиней, чем позволю Санче Арагонской смеяться надо мною из-за того, что я всё ещё жена-девственница.