Змей и жемчужина

— Это дочь Папы, — шептали с гораздо большим воодушевлением, и новая графиня ди Пезаро махала рукой и кланялась, сидя в седле, приветливая, но отчуждённая, как и подобает знатной замужней даме.

— А это папская наложница! — шептали потом, и мужчины вытягивали шеи и жадно пялились на женщину, которая соблазнила самого наместника Бога на земле нарушить свои обеты, а Джулия смеялась и посылала воздушные поцелуи, совсем как девушка, попавшая на ярмарку. Чтобы достичь Пезаро, нам предстояло проехать ещё четыре или пять дней, но вечером третьего дня мой мул потерял подкову.

— Я не буду снимать вьюки с другого мула, чтобы освободить вам место, — сказал погонщик, когда я неуклюже слез с мула, стараясь не задеть навьюченные на него корзины. — Возвращайтесь в карету.

— Он может ехать сзади меня, — предложила мадонна Джулия, остановив свою кобылу, покрытую алым чепраком.

— Ни за что, — заявил я. — Вы начнёте снова говорить о поэзии или о тканях для платьев, и тогда я вас точно убью. А кардинал Борджиа приказал мне охранять вас, а не убивать, так что думаю, мне надо найти повозку, на которую можно сесть.

Джулия рассмеялась и велела одному из стражников найти повозку, на которой было бы достаточно места, чтобы усесться.

— Меня удивляет, что Чезаре Борджиа взял на себя труд что-то приказать вам касательно моей особы. Обычно он смотрит сквозь меня, словно я декоративная стеклянная ваза.

— На самом деле ему всё равно. — Я помассировал свои сведённые судорогой мышцы ног, пока не размял их. — Его не интересует никто, кроме членов его семьи. Но он знает, что Папа не сможет сосредоточить всё внимание на вопросе о надвигающемся вторжении французов, пока вы не будете в безопасности. Отсюда и его приказ мне.

— Опять эти французы! — Мадонна Джулия скорчила гримасу. — Вы полагаете, что они всё-таки нападут?

— Так думают люди, которые поумней меня.

— Нет никого умнее вас, Леонелло.

Обычно я бы с нею согласился, но я начинал думать, что в том, что касается ума, Чезаре Борджиа, пожалуй, даст мне несколько очков вперёд. Я обменялся с ним парой слов в день отъезда, когда он пришёл попрощаться с сестрой — он посадил её в карету с большой нежностью, поцеловав её в обе щеки и прошептав несколько слов по-каталонски, на языке, на котором между собой общались все Борджиа, — но потом он отвёл меня в сторонку. На нём были камзол и рейтузы, такие же чёрные, как мои, и идущие ему куда больше, чем его красные кардинальские одежды, и он дал своей тонзуре зарасти волосами.

— Хорошенько охраняйте мою сестру, — приказал он мне, туго наматывая на пальцы поводья своего коня. — И хохотушку моего отца. Он будет страшно по ним скучать, но зато теперь он сможет сосредоточиться на более важных делах.

— Это правда, ваше высокопреосвященство? — не удержавшись, спросил я. В Риме ходили всякие слухи, но раньше других все настоящие новости узнавала коллегия кардиналов. — То, что французы сосредотачивают на границе войска?

— Да, они собирают огромную армию. — Чезаре Борджиа сказал это так, словно это было не слишком важно. — Ими командует король Франции, он самый безобразный человек во всём христианском мире, но что-что, а войну он вести умеет. Говорят, он приведёт тридцать тысяч солдат, дабы подкрепить свою претензию на неаполитанский трон.

Я тихо присвистнул. Мы стояли немного в стороне от остальных, синьор Сфорца ездил взад и вперёд по заполненному людьми двору, распределяя своих солдат вокруг кареты с женщинами, а те выглядывали из окна, с нетерпением ожидая, когда они наконец тронутся в путь. Я слышал, как плачет малышка Лаура, а Джулия успокаивает её песней.

— А кто будет им противостоять?

— Папские войска, — молвил Чезаре Борджиа. — Всё, что имеются.

— А кто будет ими командовать, ваше преосвященство?

Я задал этот вопрос только из вежливости, и он на него не ответил. То есть ответил, но без слов — в его глазах вдруг зажёгся такой огонь, что я опешил. Это был не просто огонь, он был сродни всепожирающей похоти, сродни острому, волчьему голоду.

— Кто будет командовать войсками, которые выступят навстречу французам? — повторил я.

Чезаре Борджиа пожал плечами, теперь он снова был как обычно любезен и холоден. Его крупный вороной конь теребил губами рукав его камзола.

— Может, мне предложить в командующие вас, маленький человек-лев? То-то французы удивятся.

Я подумал, а не вообразил ли я себе, будто вижу в его глазах того когтистого зверя, имя которому — Честолюбие? Я бы никогда не подумал, что юноша, который к восемнадцати годам стал кардиналом и обладателем стольких бенефиций, пенсий и дворцов, что он едва ли смог бы их сосчитать, может стремиться к чему-то большему. Чего ещё можно пожелать в этом мире?

«Всегда есть что-то ещё, чего у тебя нет».

— Мне бы не понравилось командовать армией, ваше высокопреосвященство, — сказал я наконец. — Мне совершенно не улыбается сидеть сзади и приказывать, чтобы вместо меня врагов убивали другие. Если мне надо кого-то убить, я делаю это сам.

— Я тоже.