Змей и жемчужина

Она мне не ответила, только посмотрела в сторону Ватикана; руки её были сложены на плоской груди, а рот горько искривился.

— Только посмотрите на это, — сказала она, показывая подбородком куда-то в темноту.

Я посмотрел и не увидел ничего, кроме камней мостовой и толпы нищих и зевак.

— На что?

Кухарка сделала несколько шагов в темноту, нагнулась, подняла что-то с мостовой, потом, разгневанно топая, вернулась ко мне.

— Смотрите! — воскликнула она и сунула ладонь мне под нос. На ней лежало что-то маленькое и сплющенное, и я не сразу понял, что это — одно из её крошечных пирожных с клубникой, тех, которым она придала форму роз, сложив посыпанные сахаром тонкие ломтики клубники так, что они перекрывали друг друга, словно розовые лепестки вокруг тычинок, сделанных из шафрановых нитей. Теперь половина лепестков отвалилась, а шафрановые тычинки выпали.

— Они выбросили мои сладости из окон, — прорычала сквозь зубы венецианка. — Почти половину их, судя по тому, сколько их растоптали. Просто наелись их досыта, а то, что осталось, выкинули, как мусор!

Пробормотав одно из своих венецианских проклятий, она бросила раздавленное пирожное в сторону площади, и я увидел, как его, задрав костыль, подобрал какой-то нищий.

— Милостыня для бедных, — сказал я. — Сладкие пирожные вместо хлеба; что ж, Борджиа любят помпу. Даже в благотворительности.

— Все оставшиеся сладости можно было собрать в корзины и раздать на площади! — Она сердито хлопнула себя по переднику. — А не швырять из окон, точно объедки бродячим псам. Триста фунтов сладостей и, по крайней мере, половина выброшена на мостовую и растоптана! Я трудилась над ними несколько недель. За то время, что у меня уходило на приготовление одного такого клубничного пирожного, можно было бы два раза прочитать все молитвы по чёткам. Прошлой ночью я вообще не спала, я...

Её угловатые плечи поникли, и я подумал, что, быть может, она не отдаёт себе отчёта, с кем говорит. Обыкновенно Кармелина Мангано старательно меня избегала. Вероятно, оттого, что я, зная, как легко она раздражается, редко мог устоять перед искушением её подразнить.

— Не унывайте, — молвил я, с намеренной фамильярностью хлопая её по бедру. — Не будете же вы жалеть ваши кондитерские изделия нищим Рима. Или же плоды вашего труда предназначаются только для сильных мира сего?

— Если эти сильные мира сего дают себе труд их съесть! — Из ярко освещённых окон над нашими голосами послышалась громкая музыка и взрыв смеха, и она на миг подняла глаза. — Думаю, они будут праздновать до самого рассвета.

— По крайней мере, до того, как новобрачная ляжет в постель.

— Она слишком молода, чтобы быть женой.

— О, они пока не собираются укладывать её в постель с синьором Сфорца. По папскому эдикту брачные отношения между Лукрецией и её мужем, учитывая её юный возраст, не будут осуществлены ещё по меньшей мере полгода.

— У неё добрый отец.

— Просто практичный. Пока брак фактически не осуществлён, он может легко его аннулировать, если подвернётся более выгодная партия.

— Что, стало быть, всё это было зря? Платье, стоимостью в пятнадцать тысяч дукатов, свадебный пир и мои сладости? — И она снова горько посмотрела на площадь, где валялись её раздавленные пирожные.

— Что значит для Папы некоторая сумма денег, потраченная зря?

Это была самая вежливая беседа, какую мы когда-либо вели, долговязая колючая кухарка и я. Думаю, усталость и поздний час могут любой разговор сделать сердечным, просто потому, что собеседники утомлены. Её тон был почти что дружеским... во всяком случае, пока мы беседовали на нейтральные темы. Свадьбы, еда и всё что угодно, кроме разговора о ней самой.

И я находил это странным, потому что до сих пор никогда не встречал женщины, которая не любила бы говорить о себе с внимательным мужчиной. Даже если он такой коротышка, как я.

— Думаю, вы не потрудились попробовать какие-либо из моих сладостей, — Кармелина искоса взглянула на меня, по-прежнему держа руки скрещёнными на груди, — по-моему, эта поза означала вызов. Свет факелов, горевших над головами папской стражи, отбрасывал резкую тень на её говорящий о властности нос и длинную линию скул. — Вы едите не больше птички, мессер Леонелло.

— Я вынужден быть воздержанным в еде и питье. — Я показал на своё короткое туловище. — Боюсь, карлики склонны к полноте — это из-за аппетита взрослого мужчины при низком росте и маленьком теле. Но должен признаться, я съел несколько ваших пирожных. Тех крошечных, сделанных из апельсина «королёк» с медовой глазурью. Горечь перца хорошо сочеталась в них со сладостью.

Я чуть не сказал: «Как и в вас». Signorina Cuoca вся состояла из смуглых углов — и её лицо, и тело; ничего общего с округлыми формами и светлой кожей, которые свет считал красивыми. Но в ней была какая-то свежая терпкость, которой более миловидным женщинам часто не хватало, терпкость глотка лимонной воды в жаркий день, и я подумал: «Интересно, у её кожи тоже вкус лимона?» Но пока я думал над тем, какой комплимент ей сказать, на её лице появилась гримаса, и я, склонив голову набок, спросил: — В чём дело?