Змей и жемчужина

— Вы умны и образованны, и у вас чудесный голос. Если бы вы просто декламировали стихи, вместо того чтобы над ними насмехаться, женщины были бы от вас в восторге. — Я критически оглядела его костюм. — Но одеваться вы могли бы и получше. Эта тёмно-красная ливрея Борджиа вам не идёт. Вам бы, наверное, пошёл зелёный цвет или чёрный. В чёрном вы могли бы выглядеть очень зловеще и эффектно.

— Эффектно, — повторил он и скорчил Лауре ещё одну ужасную рожу.

— Может быть, тюрбан в турецком стиле? — Я захихикала. — Уверена, в тюрбане вы могли бы спрятать ещё полдюжины ножей. И кружевные манжеты...

— Кружевные? Кружевные? Dio. Женщина, у вас есть ребёнок и козёл, на которых можно нацепить всякие этакие штучки, а меня оставьте в покое!

Наш смех был прерван чьим-то ледяным голосом:

— Что, в этом палаццо всё ещё спят, кроме карликов, коз и хихикающих служанок?

— Да, — молвил Леонелло, посмотрев наверх, на нашу гостью. — Мы все скованы зачарованным сном, как сказочная принцесса в своей заросшей терновником башне. Но мы пали жертвою не чар злой колдуньи, а позолоченного безобразия, сиречь свадьбы. Добро пожаловать в Сераль, прекрасная дама. Скажите, кого вы ищете?

Я тоже подняла глаза и увидела, что под арками крытой галереи, прямо надо мною, стоит женщина. Лет сорока пяти, с золотисто-рыжими волосами, высокая, с тонкой талией, одетая в красновато-коричневое бархатное платье с рукавами цвета спелой сливы. Её напудренное лицо было красиво и хорошо сохранилось. Я никогда не видела её прежде, однако её прямой нос и презрительный взгляд были мне знакомы.

— А, — сказала она, пристально оглядев меня с головы до ног. — Вы, насколько я понимаю, La Bella?

— Я Джулия Фарнезе. — Я торопливо встала, стряхивая со своей мятой сорочки приставшие к ней травинки. — А вы...

Я конечно же знала, кто она.

— Ваноцца деи Каттанеи, — холодно промолвила она. — Ваша предшественница.

— Конечно, — сказала я, делая вид, будто она не произвела на меня никакого впечатления, и подавила непроизвольное желание пригладить волосы.

Родриго кое-что рассказал мне о своих прежних любовницах, причём было видно, что это его забавляет.

— Не понимаю, отчего женщинам обязательно надо знать о том, кто у меня был до них? — А была некая валенсийская куртизанка, родившая ему сына, который умер вместе со своей матерью, потом, в Мадриде, была жена виноторговца, который не имел ничего против их связи; она родила ему двух дочерей. Но дольше всего, целых десять лет, с ним жила женщина, от которой у него родились Чезаре и Хуан, Лукреция и Джоффре. — Хотя насчёт Джоффре у меня всегда были сомнения, — сказал мне Родриго, обводя большим пальцем точку на моём обнажённом плече. — К тому времени я Ваноцце уже немного наскучил...

Я рассмеялась.

— Как ты можешь наскучить? — Мой Папа бывал иногда несносным: упрямым, своенравным, порою он впадал в ярость, но чтобы он был скучным? Никогда.

Однако, когда при нём упоминали Ваноццу, он всегда улыбался и с нескрываемой нежностью качал головой, и я всегда гадала — какова же была она, моя предшественница? Мне даже хотелось с нею познакомиться. Но лучше бы это произошло не тогда, когда на мне была только испачканная травой сорочка, а мои волосы были заплетены в простую косу, как у пастушки.

Она ещё раз оглядела меня с головы до ног, и я узнала этот взгляд. С точно таким же выражением на меня посмотрел её старший сын, Чезаре, когда увидел меня в первый раз. «Очередная шлюха моего отца» — эти слова словно были написаны у него на лбу.

— Мадонна, — молвила я наконец, подавив желание спрятать голые руки за спиной. — Могу я предложить вам лимонной воды? Или, быть может, вина?

— Нет, благодарю вас. Я здесь, чтобы увидеться с дочерью.

— Лукреция ещё спит. — Я улыбнулась. — Вчера она была прекрасной невестой, но боюсь, все эти треволнения страшно её измотали.

— Откуда мне было это знать? Мне не разрешили прийти на свадьбу, — но вам это, конечно, известно.

Разумеется, мне это было известно, и я тогда удивлённо подняла бровь — как это можно сказать матери, чтобы она не приходила на свадьбу собственной дочери? Но Родриго говорил об этом как о чём-то естественном.

— Эти Сфорца страшно щепетильны. Им бы не понравилось лишнее напоминание о том, что невеста родилась вне брака. Ваноцца это понимает.

Но она, видимо, не понимала.

— Мне очень жаль, — сказала я. — Насколько я понимаю, это было политическое решение.

— Да ну? — Она подняла свои подрисованные брови. — А я думаю, это было решение, которое подходило Родриго. Но, разумеется, для него это всего лишь политика.

Я почувствовала, как запылали мои щёки. Я не привыкла слышать, как кто-нибудь, кроме меня, называет моего любовника Родриго. Для всего света он был Папой Александром VI. Его дети называли его отцом — теперь, поддразнивая, они порой называли его святым отцом. Для клириков он был Вашим Святейшеством. Только для меня он был Родриго, имя, которое я шептала в нежной наполненности ночей, когда он наматывал на руку мои волосы и притягивал меня к себе.

— Это была прекрасная свадьба, — сказала я. — Лукреция выглядела как королева.