Змей и жемчужина

— Сойдут, — сказала я и повернулась к ряду моих послушных одетых в передники подмастерьев. — Снимите их и начините каждую птицу фенхелем и крапивой...

— Почему крапивой? — перебил меня тонкий мальчишеский голосок.

Я сердито посмотрела на веснушчатого рыжего кухонного мальчишку по имени Бартоломео, глядящего на меня через плечо, вместо того чтобы мыть у цистерны груду жирных котелков.

— Потому что крапива отпугивает мух, — ответила я. — А ты давай мой эти котелки!

— Простите, синьорина, — сказал он пристыжено, но я была уверена, что очень скоро он опять начнёт задавать вопросы. Он работал быстрее, чем кто-либо из остальных кухонных мальчиков, занимающихся мытьём посуды, но боже мой, эти его вопросы! Почему каштановая мука слаще любой другой? Почему в дне горшка со сливочным маслом надо пробурить дырку? Почему наилучший бекон получается от хряков, вскормленных в лесах, а не от свиней женского пола, вскормленных на фермах? Вопросы, ответы на которые кухонному мальчишке вообще незачем знать. Святая Марфа, дай мне терпения!

— Набейте полости птиц крапивой, — продолжала я читать лекцию подмастерьям, которые должны были бы задавать вопросы и получать на них ответы. — И повесьте их. Но если вы повесите их слишком близко друг к другу, я набью крапивой вас.

Мои подмастерья разбежались, точно стайка кур, которым только что отрубили головы, но эти куры, по крайней мере, были организованны. Изнутри, из кухонь, я слышала голоса помощников повара, готовящих обед, — нынче у Марко была свободна вся вторая половина дня, что означало, что он отправился в таверну, что располагалась на соседней площади, чтобы выпить чего-нибудь прохладного и поиграть в кости. Что ж, жаль, потому что из-за летней жары все слуги-мужчины в кухнях потели и работали без рубашек, а никто не выглядел без рубашки лучше, чем сам повар, высокий и сильный.

Конечно, мне хватало здравого смысла не вздыхать по мужчинам с голым торсом, как вздыхали по ним служанки, вечно находящие предлоги, чтобы заглянуть на кухню и поглазеть на полуголых подмастерьев. Но то, что позволительно девушке, у которой на уме только одно — как бы поскорее выскочить замуж, — то никак непозволительно женщине, под началом которой находится кухня, полная грубых подмастерьев и нахальных судомойщиков и судомоек, которыми надо руководить. Если она будет на них засматриваться, то они станут думать, что можно обойти её приказы, если улыбнуться ей и малость пофлиртовать.

Я повернулась, чтобы осмотреть только что привезённую дичь: диких уток и журавлей, лежащих грудой на вымытом столе, из которой торчали клювы и перепончатые лапы. Скоро с помощью специй они превратятся во вкусные кушанья — для меня нет вида лучше, чем куча битой птицы! Возможно, нынче я из маленьких поджаренных на вертеле птичек приготовлю отличный ужин.

Я опять услышала тонкий голосок Бартоломео, когда он проходил мимо Оттавиано, шатаясь под грузом множества вымытых сковородок.

— Оттавиано, почему уток набивают цветами фенхеля, а кур просто фенхелем?

— Не знаю, — проворчал Оттавиано, которого это совершенно не интересовало.

— Не болтать! — крикнула я, составляя меню для ужина.

— Извините, синьорина. — Последовала короткая пауза, потом громкий шёпот: — Уго, почему в уток кладут цветы фенхеля вместо...

— И не шептаться! — Сегодня на ужин будут жаренные на вертеле голуби и салат из холодной спаржи (страница 22, параграф «Салаты»), а также блюдо из анчоусов с оливковым маслом и уксусом и травой ореган.

— Синьорина, — вновь зазвучал фальцет Бартоломео. — Простите, что беспокою вас...

— Что ж ты никак не уймёшься? — Я ударом ладони заткнула пробкой бутыль с оливковым маслом.

— Дело в последней курице из тех, что висят на крючках, синьорина, — всё не унимался он. — Она несвежая.

— Какое дело посудомойщику до моей битой птицы? Какое право он имеет её нюхать? — взвилась я. — Я проверила каждую курицу сама, когда их привезли. И, разумеется, курица на последнем крючке совершенно свежая.

Он переступил с ноги на ногу, вытирая мыльные руки о грязную рубашку. Его голова поникла, а лицо залилось краской.

— Нет, синьорина, она тухлая, — тихо проговорил он.

Я посмотрела на него, прищурившись, видя, что все — и подмастерья и мальчики-судомойщики — побросали работу и с немалым удовольствием глазеют на нас. Бунт — в кухне он так же опасен, как на корабле.

— Ну что ж, судомойщик, давай посмотрим. — Я вытерла руки о передник, важно подошла к последней из висящих на крючьях набитых крапивой кур и вдохнула её запах. — По-моему, она свежая. Может, ты объяснишь, почему тебе пришло в голову, будто твой нюх тоньше моего?

Он снял курицу с крючка и повернул её полостью вверх. Я ещё раз втянула носом её запах. Крапива, фенхель, перец, соль; вроде всё в порядке...

Или нет?

Я ещё раз, на этот раз внимательнее, понюхала её. Из-под смеси пряных запахов я учуяла слабый, тонкий, словно чуть заметная струйка дыма от только что зажжённого огня, запах тухлости.

— Хм! — Я взяла курицу и бросила её другому мальчику-судомойщику. — Избавься от неё. А ты, Бартоломео, иди за мной.