А днем я бродила пешком по Парижу без утомительных каблуков. Каталась на речном трамвайчике по зеленой, как мои глаза, Сене. Весна здесь была сумасшедшая. Листья распускались. Солнце подсвечивало косыми лучами остров де ля Сите, где на укромных набережных из желтого камня стояли, сидели и лежали бесчисленные влюбленные пары. Все вокруг было хорошо.
А в душе моей разрасталось ужасное чувство потери. Весь этот год я старалась не думать о том, что потеряла. Я обманывала себя, как только могла. Я работала как вол. Я не позволяла себе размораживать чувства. И женская жизнь моя в этом странном замужестве происходила как будто бы понарошку, как под наркозом — без всяких волнений. И даже давнишние товарищи мои по эротическим фантазиям Атос и Арамис смущенно топтались у входа в спальню, да так невостребованные и исчезали. Мне ничего не хотелось.
Я медленно бродила по острову влюбленных. Садилась на отполированные парочками скамейки, смотрела на парижские берега, слушала плеск волн и не справлялась с запретом не думать. Если бы он оказался рядом! Неужели не нашлось бы у меня слов, чтобы объяснить ему, что у меня до сих пор не получается дышать глубоко, что на кончике вдоха саднит мое сердце.
Я сидела на скамейке и любовалась огнями вечернего города. Светящийся, как Титаник, «бато-муш» проплывал мимо меня. На борту его горели мощные прожекторы, чтобы пассажиры могли увидеть все достопримечательности по берегам. Меня ослепило, как будто бы я вышла на сцену.
Я опустила глаза и увидела на плитах набережной оставленную кем-то газету, попавшую в свет прожектора. На первой странице красовалась большая фотография спортсмена, летящего на лыжах в прыжке с трамплина. Я наклонилась. Взяла газету в руки и в последних лучах уплывающих прожекторов успела разобрать — Франция, Шамони, очередной этап кубка Европы.
Кровь ударила в щеки. Кончики пальцев тут же ощутили волну, накатившую от встревоженного сердца.
Шамони. Да всю Францию можно проехать за несколько часов. Шамони — это горнолыжный курорт на границе с Швейцарией. Неужели же я упущу этот шанс? Он там. Наверняка.
Я вскочила. Мне захотелось куда-то бежать. Срочно. И я на пределе своих возможностей, как рекордсмен мира, помчалась по пустынной набережной, перепрыгивая люки и поребрики. Я бежала по булыжному скату, потом по подъему. Выбежала наверх, на улицу. Выбрала самый пустынный переулок и мчалась по нему. Ветер хлестал мне в лицо. Теперь я прекрасно понимала спортсменов, воспользовавшихся допингом. Я летела, не чувствуя под собой ног. Наверное, последний раз я бегала так в далеком детстве.
Прохожие оборачивались. Но мне не было до них никакого дела. Я готова была не останавливаясь бежать в Шамони из Парижа, не заходя в гостиницу.
Почему-то мне казалось, что дверь, которая все время была закрыта, вдруг приоткрылась, как от сквозняка. И оказалось, что мне ужасно надо попасть в эту дверь, пока она опять не захлопнулась. К отелю «Амбассадор» я подошла уже шагом.
По людным местам нестись мне было неудобно, особенно после того, как французский полицейский стал пристально отслеживать мой пробег, пристроившись на своей машине рядом. Он даже спросил у меня что-то с неподражаемой восходящей французской интонацией, но я отмахнулась от него рукой, все, мол, в порядке, «у мадам нет проблем», и пошла шагом. Ну не спрашивать же у него было кратчайшую дорогу на Шамони?
В голове созрел план.
— Мишутин! — сказала я, когда вошла в номер. — Хочешь сделать мне приятное?
Мишутин поднял светлые брови, разглядывая меня с удивлением. Видимо, вид у меня в тот момент был весьма решительный.
— Что-то я не поняла? Так хочешь?
— Ну, разумеется. Если денег хватит, — ответил он и ухмыльнулся.
— Денег хватит, — заверила я его. — У меня во Франции живет подружка. Она на втором курсе вышла за француза. Но живет она не в Париже. А в Лионе. Я хочу съездить к ней на пару дней. Тебе там делать все равно нечего. У нее там трое детей. А мы встретимся, поболтаем. Хорошо?
— Ну хорошо… А что я буду делать по вечерам без тебя? — расстроился Мишутин.
— То же, что я делаю без тебя целыми днями. Справедливо? — Я видела, что ему не хотелось оставаться одному. — По рукам?
— Ну а как ты туда доберешься? Надо же тебя проводить. А я не смогу.
— Мишутин! Успокойся! Я нормальная. Доберусь сама. За границей не впервые. Сейчас схожу на ресепшен, и мне все сделают — и во сколько поезд скажут, и билет закажут. А она меня встретит. Я тебе оттуда позвоню.
— Телефон ее мне оставь… Как ее там зовут-то? Напиши мне, — он порылся в бумагах на столе, с которыми возился, пока меня не было. — На вот, чистый.
Я села на кровать спиной к нему и вынула из сумочки записную книжку. Книжку мою давно следует переписать, такая она пухлая. И места чистого совсем не осталось. Иногда я смотрю на записанные имена и даже не могу вспомнить, кто это такие и где я их взяла. Иногда, правда, я себе помечала, например, Ира (от Маши) или Сергей (детали). Потом и это мне уже ни о чем не говорило. Какие детали? От чего? А может, я вообще не это имела в виду…