– Он твой брат, – сказал лорд Брандок Дах. – И он мой близкий друг, которого я люблю вряд ли меньше, чем тебя. Но раз ты заговорил о клятвах, вспомни Ла Фириза. Что он о нас подумает после клятв, данных нами три года назад в Карсэ? Этот единственный удар и для него восстановит справедливость.
– Он поймет, – сказал Джасс.
– Он должен приехать вместе с Гасларком, и ты говоришь, что уже их ждешь, – сказал Брандок Дах. – Я ухожу от тебя. Мне стыдно будет ему сказать: «Терпение, друг, сегодня неподходящий день. За тебя расплатятся потом». Клянусь небесами, я бы счел ниже своего достоинства так разговаривать со своим портным, а это наш друг, который спас нам жизнь, потерял все и живет в изгнании.
Говоря так, он встал в великом недовольстве и гневе, и собирался выйти из покоя. Но Джасс схватил его за запястье:
– Твой упрек совершенно несправедлив. В глубине души ты знаешь это, потому и злишься. Слышишь? У ворот запел рожок, это Гасларк. Я тебя не отпущу.
– Ладно, – сказал лорд Брандок Дах. – Поступай по-своему. Только не проси меня излагать им твое гнилое дело. Если я заговорю, тебе будет стыдно. Я тебя предупредил.
Они пошли в высокий зал торжеств, где собралось немало красивых женщин, военачальников и благородных персон из всей страны, и поднялись на возвышение. Король Гасларк прошел по блестящему полу, за ним по двое шествовали его командиры и советники из Гоблинланда. Принц Ла Фириз, горделивый, как лев, шел рядом с ним.
Они дружески приветствовали лордов Демонланда, вставших под звездным пологом над тронами. Леди Мевриана стояла между своим братом и лордом Джассом, и трудно было сказать, кто из них красивее, хотя они были такие разные в сиянии своей красоты. Гро, стоявший рядом с возвышением, сказал сам себе:
– Я знаю четвертого. Будь он здесь, это был бы венец всемирной красы в одном зале, и точно в подобающей оправе. Боги в небесах (если, конечно, они там есть) побледнели бы от зависти, не найдя в своих звездных палатах равных им. Они затмевают и Феба Аполлона, и гордую Охотницу, и саму Пенорожденную.
Но когда взор Гасларка упал на длинную черную бороду, слегка сутулую фигуру, бледный лоб, приглаженные душистыми помадами кудри, серповидный нос, тонкие белые руки и большие влажные глаза, он на мгновение потемнел, как грозовая туча, вспомнив того, кого видел раньше. Кровь прилила к загорелой коже, и он широким движением выхватил меч, будто собираясь без предупреждения пронзить Гро насквозь. Гро тотчас отступил, но лорд Джасс встал между ними.
– Отойди, Джасс! – крикнул Гасларк. – Разве ты не узнаешь подлого гада и врага? Надушенный негодяй! Много лет он плел вокруг меня паутину беспорядков и бунта, и вкрадчивым языком выманивал у меня деньги. Какая удача! Теперь я выпущу его душу из тела.
Но лорд Джасс остановил его руку с мечом и сказал:
– Гасларк, умерь гнев и вложи меч в ножны. Год назад ты не причинил мне зла, а сейчас хочешь убить моего подданного, лорда Демонланда.
После всех приветствий они омыли руки и сели за великолепные обеденные столы. Они пировали, и лорд Джасс примирил Гасларка с Гро, хотя убедить Гасларка простить его было нелегко. После пира он уединился с Гасларком и Ла Фиризом в отдельном покое.
Заговорил король Гасларк:
– Никто не станет отрицать, о Джасс, что в последнем бою ты собрал величайший урожай за многие годы, и это чрезвычайно важно. Но я слышал, как птичка пропела, что нас ждут еще более великие дела, не пройдет и нескольких лун. Посему мы пришли к тебе, я и Ла Фириз, твои давние друзья, просить тебя взять нас с собой в поход за твоим братом, по ком печалится весь мир. И мы хотим сопровождать тебя в Карсэ.
– О Джасс, – сказал принц. – Мы не хотим, чтобы в грядущие времена про нас сказали, что вот, демоны пошли походом в гибельные чародейские земли, силой своей и храбростью освободили лорда Голдри Блажко (или, да не допустят этого боги, нашли свой конец в славе), а Гасларка и Ла Фириза с ними не было, они простились с друзьями, повесили мечи на стены и жили спокойно и весело в Заджэ Закуло. И о них забудут.
Лорд Джасс с минуту молчал. Он был весьма тронут, но сказал:
– Твое предложение, король, я принимаю без лишних слов. Но перед тобой, дорогой принц, я должен приоткрыть свое сердце. Ибо ты встреваешь в наши распри не для того, чтобы пролить за нас свою кровь, а лишь чтобы мы оказались у тебя в еще большем долгу. При этом ты не так уж будешь виноват в том, что несправедливо отнесся ко мне, ведь многие обвиняют именно меня в том, что я тебе плохой друг, и нарушил клятву.
Но принц Ла Фириз прервал его, говоря: