Змеи в ее голове

— У него провалы в памяти… Это произошло внезапно. Он вдруг перестал понимать, кто он. Не узнает меня — правда, делает вид, что все в порядке, но я-то прекрасно вижу, что он пытается вспомнить, а у него не получается. Я сказала ему, что вы приедете, только вот не знаю, понял ли он.

И правда, Мсье кивнул, как будто пришел врач, с которым он еще не знаком. Когда Рене привычно подставил ему лоб, старик не знал, как реагировать. Он блаженно улыбался, но ему явно было не по себе. Тогда Рене уселся возле него, и вот так, бок о бок, они стали смотреть телевизор, что для Васильева было довольно мучительно. Да еще этот костюм… Приди он сюда с наковальней в руках, он не чувствовал бы себя нелепее, несуразнее.

Теви сказала, что ей надо согреть суп и приготовить салат с креветками, а Рене ответил, почему бы и нет, он не голоден, но что еще делать. Мсье не произнес ни единого слова.

Похоже, Мсье даже ничего не слышал. В течение всего вечера он так и не придет в себя.

Около одиннадцати он принялся искать, куда ему идти спать, — он забыл, где находится его спальня. Теви указала ему дорогу; он был растерян, тих, встревожен и ступал, будто на цыпочках.

Внезапно он обернулся к Васильеву и проговорил: «Спокойной ночи, малыш Рене». Тот пришел в замешательство.

До конца вечера Васильев с Теви молчали больше обыкновенного.

— Знаете, он не всегда такой… Например, сегодня утром он разговаривал совершенно нормально.

Ей хотелось, чтобы ее слова прозвучали успокаивающе, но ничего не вышло.

— А потом он вспоминает, что было?

— Когда Мсье приходит в себя, я чувствую, что он очень смущен. Говорит, сейчас что-то произошло, но он точно не знает, что именно.

Они надолго умолкли.

— Если станет еще хуже, — наконец заговорила Теви, — наверняка придется… Ну, вы понимаете…

Васильев прекрасно понимал, а потому вдруг решился:

— Но все-таки я вас еще увижу?

И Теви мгновенно ответила:

— О да, Рене, думаю, да…

13 сентября 1985 года

Против номера каждого автомобиля в списке имелся комментарий — всего одно слово, какая-то деталь, всякий раз точно подмеченная. Редко приятная, но точная. Васильев надеялся, что, если они кого-нибудь арестуют, охранник окажется столь же полезен при опознании, к которому он подготовился, составив свой список.

Тридцать три машины — с ума сойти, сколько пропускает одна парижская парковка.

Они с коллегами поделили имена из списка и приступили к допросам. Если водители не могли прибыть к полицейским, те сами ехали к ним, иногда по месту службы. Из всей бригады только им троим было дано это задание, его выполнение займет много дней, а это полнейшая безответственность, потому что они впустую потеряют время.

Первые тринадцать свидетелей в один голос сказали одно и то же. Они слышали хлопки, взрывы, выстрелы — термины варьировались, однако показания оставались прежними: ничего не видел, ничего не понял, после обо всем узнал из газет.

Васильева заинтриговали две строчки.

В одной была записана иностранная машина. Голландская.

Водитель вернулся в Утрехт, они связались с голландскими коллегами, что оказалось не так-то просто: здесь никто не говорит ни по-голландски, ни по-английски, там никто не знает французского, вот и ведите после этого международное расследование! Вдобавок они еще не выяснили, что этот тип делал в Париже и по какой причине в десять утра оказался на парковке в Пятнадцатом округе. Через пару дней узнают… Может быть.

Во второй строчке — женщина. «Старая толстуха — размалеванная», записал охранник. Васильева заинтриговало не столько это упоминание, сколько призыв ко всем подразделениям, брошенный пятью часами раньше 8 сентября мелёнской бригадой в связи с убийством прямо посреди улицы некой Констанции Манье. Применение оружия крупного калибра взбудоражило коллег из департамента Сена-и-Марна, и их можно понять, ведь если оружие такого размера начинает болтаться по району, обеспечение безопасности превратится в еще один вид боевого искусства.

Убийства на парковке тоже были совершены из крупного калибра, напомнил себе Васильев. Не слишком убедительно, постановил Оччипинти (он явно пребывал в дурном расположении духа — без арахиса он сам не свой).

Но кое-чего Васильев ему не сказал: в списке есть одна автомобилистка, которая живет в трех километрах от места, где была убита девушка. Комиссар наверняка ответил бы, что сотни человек живут поблизости от места какого-нибудь преступления.

Инспектор просто был всерьез встревожен тем обстоятельством, что живущая так близко от места преступления женщина присутствовала на парковке спустя неделю, когда были убиты две другие женщины.

Полиция не поддерживает столь дружеских отношений со случайностью, как сама жизнь. Поэтому задача следователя заключается в том, чтобы быть недоверчивым.

Васильев ни с кем не говорил о своем подозрении лишь потому, что описание этой женщины слишком уж мало подходило под его выкладки: шестьдесят три года, вдова, орден Искусств и литературы, медаль за участие в Сопротивлении…