Змеи в ее голове

Крайне довольный такой формулировкой, Оччипинти заглотил пригоршню кешью. Он выглядел человеком, очень уверенным в себе, однако находился в некоторой растерянности. Вот уже двадцать четыре часа они разрабатывали братьев Тан, но до сих пор ничего не обнаружили. Он лично потратил на это много часов. А утомившись, передал их другой бригаде. Он непрестанно метался от гипотезы Тан к гипотезе Васильева и уже не знал, каким святым молиться. Ему казалось, что он потянул не за ту ниточку, что все очень шатко, и ему это не нравилось. Поскольку бригада снова отправилась опрашивать свидетелей, с которыми Васильев встречался по делу об убийствах на парковке, комиссар сказал, что сам займется старухой из Мелёна. Однако прибыв сюда и увидев эту милую женщину, он уже упрекал себя за инициативу: неужто нет ничего более срочного, чем опрашивать пенсионерку? Поистине, это знак, что он отклонился от своего расследования, что все не вяжется. Начиная с него самого.

Матильда повернулась к тому, что помоложе, который с самого их появления толком не проронил ни слова:

— Будь добр, мой мальчик, принеси кофе, мне трудно ходить нынче утром…

Полицейский улыбнулся: Матильда напоминала ему бабушку — она точно такая же, без церемоний.

— Так что же я могу для вас сделать, инспектор?

— Комиссар.

— Как пожелаете.

Она сочла, что он обидчивый.

— Я хочу знать, произошло ли что-нибудь, скажем, особенное во время его визита. Мы восстанавливаем его маршрут за последние дни.

Матильда пожала плечами: не припомню.

Молодой полицейский вернулся с кофейником.

— У вас там наверху ковер?

— Ковер? — переспросил комиссар. — Какой ковер? Где?

— Там, наверху, — ответил молодой, разливая кофе. — Скатанный, на площадке.

— Это для старьевщика, — сказала Матильда. — Он должен прийти в первой половине дня и забрать.

— Не хотите, чтобы я его спустил?

Какой любезный юноша; но Матильда была чем-то раздражена.

— Спасибо, не надо, старьевщик сам справится. Это его работа — достаточно и того, что я все упаковала…

Тем временем комиссар вытер руку об изнанку куртки и вытащил из кармана довольно мятую бумажку, на которой различались какие-то неразборчивые каракули.

— Это не в рапорте инспектора Васильева, а в его заметках… Я вижу, что он написал «собачья голова», — вам это о чем-нибудь говорит?

В мозгу Матильды столкнулись две мысли.

Как выиграть время?

И как, не привлекая внимания, подняться со стула, чтобы добраться до ящика кухонного стола. Потому что вернулась ярость, которую она ощутила тогда к этому кретину-полицейскому, а этих двоих, что сидят здесь, у нее за столом, ожидает та же участь.

— Это про него.

Она кивнула на маленького кокера, по-прежнему лежавшего у нее на руках.

Это только что пришло ей в голову. Это как если подбросить в воздух монетку и она упадет хорошей или плохой стороной; тем хуже для них. Полицейские с некоторым беспокойством уставились на щенка.

— Думаю, в детстве у него был такой же…

— Но почему «голова»? — спросил комиссар. — Что-то я не совсем понимаю…

— Он мне сказал, что у его пса была такая же голова. А вот мне кажется, что у всех кокеров одинаковые головы, — или нет? Не хочу выглядеть неприятной, но не был ли этот ваш коллега слегка недалеким?

Комиссар никак не отреагировал.

Матильде показалось, что атмосфера внезапно сгустилась: их что-то встревожило — это было видно по их лицам. Комиссар взглянул на бумажку.

— Он записал «сосед», а чуть ниже — «живая изгородь».

— Мне это ни о чем не говорит…

— Однако это заметки, сделанные после вашей беседы.

— Возможно, но он, наверное, уже думал о чем-то другом, я не знаю…

Похоже, этот аргумент не имел большого успеха у полицейских: они молчали и явно сомневались.

— Разве что он ходил разговаривать с соседом, — продолжала она. — Но я не понимаю, к чему бы он это сделал.

— Возможно, — согласился комиссар. — Очень возможно. — И снова сунул бумажку в карман. — Тогда и мы пойдем побеседуем с соседом.

Запахло жареным. И Матильду это заметно встревожило. Она взглянула на одного, затем на другого. Сейчас она избавит их от визита к Лепуатевену. Не для того она ездила к тому долговязому кретину в Обервилье, чтобы позволить двоим этим типам доставать ее в собственном доме.

Она поднялась:

— Мне надо принять лекарство, иначе…

— Я могу сходить, — поспешил предложить молодой полицейский.

— Нет, вы не найдете.

Возвращаясь в кухню, Матильда специально прошла вдоль застекленной двери и широко ее распахнула: чтобы стрелять, ей потребуется место. Хорошо, что она зарядила «люгер», — достаточно взять его в руку, развернуться… Мысленно она уже представила себе диспозицию, точное место, где находится старик, расстояние, отделяющее его от молодого. Она все сделает именно в таком порядке. Она открыла ящик и взяла пистолет.

Зазвонил телефон.

Матильда замерла. Кто это может быть?

Она осторожно положила «люгер» в ящик, задвинула его, подошла к телефону и сняла трубку. А затем повернулась к комиссару:

— Это вас.

Он поднялся со стула:

— Я дал ваш номер…

— Будьте как дома, — ответила Матильда.