Змеи в ее голове

Он сказал это очень аккуратно, как можно спокойнее. Разговаривать, конечно, надо, но не надо говорить что попало. Он не был уверен, что Матильда его услышала. И был прав, потому что Матильда витала в облаках — вспоминала райские уголки, о которых мечтала, уголки, где она будет жить вместе с Анри. Он не шевелился, ничего не говорил, просто смотрел на нее, как на ребенка, от которого ждут извинений или объяснений. Чем дольше он ее разглядывал, тем больше напоминал ей отца. Тот тоже был из породы властных и уверенных в себе мужчин. Признаться, он всегда был таким — авторитарным, невыносимым. Бедный Анри. По ассоциации перед ее глазами всплыл образ заправщика. Все они такие, взаимозаменяемые, все они воры. Тот, что теперь прямо, как само правосудие, сидит перед ней в своем вольтеровском кресле, тоже вор: он ворует жизни, а она, Матильда, пытается защитить свою в этом безумном мире, в этом царстве ненужного.

Анри со спокойным нетерпением ждал, когда Матильда скажет что-то новое, что даст ему возможность завладеть разговором, запустит безумный поток ее слов, — этого он желал всей душой, потому что только на этом держалась теперь его жизнь. Но Матильда смотрела на него и ничего не говорила. Хотя ее лицо оставалось в полумраке, Анри прекрасно понимал, что в голову ей сейчас приходит много чего. Действительно, самые разные образы теснились в сознании этой грузной и опасной женщины; она непреодолимо возвращалась к трюизму, который гласит, что перед глазами утопленников за долю секунды проходит вся их жизнь. Перед калейдоскопом своего существования она растерялась и в этот момент могла бы поклясться, что это Анри сейчас заставит ее умереть, что он сейчас снова, в очередной раз, все решит за нее.

А Анри думал, что молчание слишком уж затянулось. На какой-то миг оно стало его союзником, но если позволить Матильде утратить связь с реальностью, молчание превратится в его врага.

— Скажи, Матильда…

Она смотрела на него, словно в пустоту.

— Скажи мне…

— Что?

— Я часто спрашивал себя… Как на самом деле умер доктор Перрен?

Вопрос показался Матильде неуместным.

— Какое это имеет значение?

— Никакого. Но я часто задавался этим вопросом… Чем он болел?

— Мы так и не поняли, Анри. Врачей — ты и сам прекрасно знаешь — всегда лечат хуже всех.

— А диагноз поставили?

— Сказали: «Болезнь». Он не захотел проходить тщательное обследование. Он был фаталистом, бедняга Реймон. А я, как ты понимаешь, делала все, что в моих силах. Готовила ему супы, заваривала ромашку, сбивала гоголь-моголь, но это оказалось ни к чему. Он ушел довольно быстро, на самом деле, всего несколько недель, и — бац! — Реймон уже умер. Кстати, а почему ты спрашиваешь?

— Да так. Я просто задумался… Он ведь был еще молодым…

— А вот это, Анри, вообще ни о чем не говорит. Твоему головорезу, который залез в сарай, было сколько — лет пятьдесят? Вот тебе лишнее подтверждение.

— Согласен.