Они подошли к морю. Был отлив, ил и галька блестели в лучах заката. Остов Левиафана кто-то увил желтыми ветвями ракитника, там и сям торчали мягкие пучки осоки, мерцавшие на ветру, вдалеке гулко ухала выпь. Свежий воздух пьянил, как сладкое вино.
Ни Кора, ни Уилл не знали, кто первый прикрыл глаза рукой от ослепительных бликов на воде и увидел то, что было вдали. Ни один не помнил, кто из них воскликнул или просто сказал другому: «Смотрите! Смотрите!» — но оба остановились как вкопанные на тропинке повыше солончаков и уставились на восток. Там, на горизонте, между серебряной лентой воды и небом, таяла прозрачная белесая дымка, и в этой дымке над морем парил корабль. Сильный ветер раздувал багровые паруса; можно было разглядеть палубу, оснастку и черный нос. Судно летело вперед, не касаясь воды, мерцало, уменьшалось и снова обретало обычные размеры. На мгновение под баркасом на воде, точно в огромном зеркале, показалось его перевернутое отражение. Веяло прохладой, все так же гулко ухала выпь, и Кора с Уиллом слышали, что каждый из них часто дышит: оба испытывали если не страх, то нечто очень похожее. Но вот зеркало исчезло и баркас поплыл один; под черным его носом над блестящей поверхностью воды мелькнула чайка. Потом кто-то из матросов-призраков натянул канат или бросил якорь, и судно остановилось, словно по волшебству, зависло в тишине на фоне неба. Уильям Рэнсом и Кора Сиборн, позабыв условности, приличия и даже слова, стояли, взявшись за руки, как дети земли, и зачарованно вглядывались вдаль.